«Дни Турбиных»

1 История создания пьесы

3 апреля 1925 года Булгакову во МХАТе предложили написать пьесу по роману «Белая гвардия». Работу над первой редакцией Булгаков начал в июле 1925 года. В пьесе, как и в романе, Булгаков основывался на собственных воспоминаниях о Киеве во время Гражданской войны. Первую редакцию автор прочёл в театре в начале сентября того же года, впоследствии пьеса неоднократно редактировалась. Пьеса была разрешена к постановке 25 сентября 1926 года.

Современные критики относят пьесу к вершине театрального успеха Булгакова, но её сценическая судьба была терниста.

Премьера пьесы состоялась во МХАТе 5 октября 1926 года. Постановка, где были заняты звёзды МХАТа, пользовалась большим зрительским успехом, но получила разгромные рецензии в тогдашней советской прессе. В апреле 1929 года «Дни Турбиных» были сняты с репертуара. Автора обвиняли в мещанском и буржуазном настроении, пропаганде белого движения.

Но покровителем Булгакова оказался сам Сталин, который посмотрел спектакль около двадцати раз. С его указания спектакль был восстановлен и вошёл в классический репертуар театра. Для Михаила Булгакова, перебивавшегося случайными заработками, постановка в МХАТе была едва ли не единственной возможностью содержать семью.

16 февраля 1932 года постановка была возобновлена и сохранялись на сцене Художественного театра вплоть до июня 1941 года. Всего в 1926--1941 годах пьеса прошла 987 раз.

Редакции пьесы : «Дни Турбиных» -- пьеса М. А. Булгакова, написанная на основе романа «Белая гвардия». В начале сентября 1925 г. он читал в присутствии Константина Сергеевича Станиславского (Алексеева) (1863-1938) первую редакцию пьесы в театре. Здесь были повторены почти все сюжетные линии романа и сохранены его основные персонажи. Алексей Турбин еще оставался военным врачом, и среди действующих лиц присутствовали полковники Малышев и Най-Турс. Эта редакция не удовлетворила МХАТ из-за своей затянутости и наличия дублирующих друг друга персонажей и эпизодов. В следующей редакции, которую Булгаков читал труппе МХАТа в конце октября 1925 г., Най-Турс уже был устранен и его реплики переданы полковнику Малышеву. А к концу января 1926 г., когда было произведено окончательное распределение ролей в будущем спектакле, Булгаков убрал и Малышева, превратив Алексея Турбина в кадрового полковника-артиллериста, действительного выразителя идеологии белого движения. Артиллерийским офицером в 1917 г. служил муж сестры Булгакова Надежды Андрей Михайлович Земский (1892-1946). Знакомство с зятем побудило драматурга сделать главных героев Д. Т. артиллеристами.

Теперь наиболее близкий к автору герой - полковник Турбин - давал белой идее катарсис своей гибелью. К этому моменту пьеса в основном сложилась. В дальнейшем под воздействием цензуры была снята сцена в петлюровском штабе, ибо петлюровская вольница в своей жестокой стихии очень напоминала красноармейцев. В ранних редакциях, как и в романе, "оборачиваемость" петлюровцев в красных подчеркивалась "красными хвостами" (шлыками) у них на папахах.

Возражение вызывало название "Белая гвардия". К. С. Станиславский под давлением Главреперткома предлагал заменить его на "Перед концом", которое Булгаков категорически отверг. В августе 1926 г. стороны сошлись на названии "Дни Турбиных" (в качестве промежуточного варианта фигурировала "Семья Турбиных"). 25 сентября 1926 г. Д. Т. были разрешены Главреперткомом только во МХАТе. В последние дни перед премьерой пришлось внести ряд изменений, особенно в финал, где появились все нарастающие звуки "Интернационала", а Мышлаевского заставили произнести здравицу Красной Армии и выразить готовность в ней служить: "По крайней мере, я знаю, что буду служить в русской армии".

В апреле 1925 г. Булгаков получил предложение инсценировать роман “Белая гвардия” для Художественного театра. К сбору труппы - 15 августа - автор представил пьесу. Это была инсценировка, сохранявшая в неприкосновенности основные события романа и его героев. В ходе многочисленных переделок, которые автор предпринимал и по собственной инициативе, и по инициативе театра, из 16 картин в пьесе, получившей название “Дни Турбиных”, было оставлено только 7.

ПЬЕСА “ДНИ ТУРБИНЫХ” И РОМАН “БЕЛАЯ ГВАРДИЯ”. Роман “Белая гвардия” охватывает период с декабря 1918 г. по февраль 1919 г. События, отобранные для пьесы “Дни Турбиных”, по продолжительности совпадают с романными: первое, второе и третье действия происходят зимой 1918 г., четвертое действие - в начале 1919 г. Ho в сценическом варианте этот срок сжимается примерно до трех суток, а точнее сказать, до трех вечеров и одного утра, что соответствует четырем действиям драмы.

В момент, избранный Булгаковым для изображения, в Киеве держались немцы с гетманом и белыми отрядами, на Киев наступали мужицкие массы во главе с Петлюрой, на севере пребывали большевики, а на Дону - Деникин. Драматург остановился на событиях, связанных с бегством гетмана и пришествием Петлюры, что с цензурной точки зрения было наиболее приемлемо: “Противостоят друг другу не буржуи и пролетариат, не помещики и крестьяне, противостоит великодержавность - сепаратизму, метрополия - колонии, Россия - Украине, Москва - Киеву”.

Роман не охватывал всей панорамы исторических событий: действие было сосредоточено в Городе и на подступах к нему. И все-таки в роман была введена масса поименованных и безымянных героев, изображались толпы народа, войска на улицах, стычки верных гетману частей с петлюровскими войсками. Избранная пространственная композиция позволяла ощутить причины массового разочарования средней военной интеллигенции в своих руководителях.

В пьесе историческую панораму заменили две сцены второго акта - сцена в кабинете гетмана во дворце и сцена в штабе 1-й конной дивизии. Пьеса, таким образом, сохранила признаки исторической хроники, но ее композиционным центром стал дом Турбиных.

Чтобы подчеркнуть особое место дома Турбиных в драматургическом пространстве пьесы, Булгаков отказался от введения в пьесу семьи Лисовичей. В каком-то смысле Лисовича с его унылым крохоборством заменил полковник Тальберг. Если в романе в поведении последнего подчеркивалось карьеристское начало, то в пьесе к этому прибавилось еще мещанское брюзжание. “He дом, а постоялый двор”, - сердито выговаривает он Елене, недовольный приходом Мышлаевского и приездом Лариосика. Удачно найденный сюжетный ход (возвращение в момент объявления о разводе и предстоящей свадьбе Елены и Шервинского) способствовал посрамлению Тальберга и вместе с тем укрупнял его линию, делал ненужным присутствие в пьесе дублирующей линии Лисовичей.

Итак, сценическое пространство пьесы отдано истории и дому Турбиных, исторической хронике и психологической драме. ДРАМАТУРГИЧЕСКИЙ КОНФЛИКТ “ДНЕЙ ТУРБИНЫХ”, ЕГО СВОЕОБРАЗИЕ. БУЛГАКОВ И ЧЕХОВ. Московский Художественный театр воспринял булгаковскую пьесу в контексте родственной ему чеховской драмы. К этому склоняла любовь Булгакова к подробностям быта (кремовые шторы, лампа под зеленым абажуром, ноты на рояле, цветы), умение молодого драматурга создать образ настроения, окрашивающего сцену или даже целый акт и усиленного с помощью звукового или музыкального сопровождения. Сходство затрагивало и более глубокие уровни драмы (конфликт, сценическое действие, способ создания сценического единства), но это было сходство-преодоление, которое вело к созданию драмы иного типа.

Начнем с конфликта. Как известно, столкновения между действующими лицами в чеховских пьесах не ведут к возникновению драматического конфликта. И у Булгакова враждебность между Турбиными и Тальбергом, даже исход взаимоотношений между Еленой и Тальбергом или Еленой и Шервинским не приобретают в пьесе первостепенного значения.

Определяя своеобразие конфликта в чеховской драме, известный исследователь искусства драмы В.Е. Хализев указывает на то, что Чехов кладет в основу своих зрелых пьес “не традиционные внешние конфликты и столкновения между угнетающими и их жертвами, нападающими и обороняющимися, не перипетии борьбы между персонажами, а длительные, не меняющиеся в своей основе неблагоприятные положения в их жизни... Обращение Чехова к новому типу драматургического конфликта связано в конечном итоге с тем, что он рассматривает характеры и судьбы своих героев и героинь... в отношении не столько к окружающей социальной среде, сколько к “общему состоянию мира” - к социальной обстановке в стране в целом”.

У Булгакова это “общее состояние мира” приобретает облик Истории, вторгается в сценическое пространство и переводит проблему трагического столкновения с судьбой из символического в реальный план, вынуждает героев к прямому участию, к выбору, к поступку, что нехарактерно для чеховских героев.

В булгаковской пьесе персонажи проявляют себя прежде всего в поступке, начиная от предложения, которое Шервинский делает Елене, и кончая героической смертью Алексея Турбина. Наличие в системе персонажей типично чеховского героя, Лариосика, только подчеркивает отклонение Булгакова от чеховского пути.

He менее интересно в пьесе (и в этом Булгаков следует чеховской традиции) умение раскрыть характеры героев через повседневное самочувствие действующих лиц, их эмоционально окрашенные размышления.

Ho в пьесе Булгакова эти внутренние размышления связаны не с впечатлениями “от мелких событий повседневности”, как у Чехова, а с реакцией на значительные исторические ситуации. Они принимают форму прямой рефлексии (в монологах Алексея Турбина, Мышлаевского). Ho главный интерес драмы - в стремлении автора показать, что размышления, вообще самочувствие действующих лиц, возникающее в контексте сцены или акта, окрашено осознанием исторического момента, их захваченностью историческим потоком.

В “Белой гвардии” события бушевали вокруг турбинского дома, а сам он, несмотря ни на что, оставался островком уюта. В пьесе турбинский дом несут бешеные волны событий. Под угрозой оказывается судьба культурной традиции, которая стала бытом, воздухом турбинского дома, сущностью тех, кто причастен к этому дому.

Историческое и частное не закрепляются за определенными картинами, но постоянно соотносятся друг с другом. История вторгается в повседневную жизнь Турбиных, по существу становится главным содержанием этой жизни. Как только открывается занавес, она дает о себе знать песней Николки (“Хуже слухи каждый час. / Петлюра идет на нас!”), выстрелами пушек, бухающих где-то под Святошином, все время гаснущим электричеством, проходящей по улице воинской частью. Она проникает в речь действующих лиц, определяет их поведение, проявляется в состоянии Елены, нетерпеливо ожидающей мужа, в поведении Тальберта, Лариосика, в рассказе Мышлаевского о положении на фронте. Об истории идет речь на “последнем ужине дивизиона”. История меняет турбинский мир. Мера этих изменений определяет характерную для пьесы систему персонажей.

Неслучайно столь важное место среди действующих лиц получает в пьесе Лариосик - житомирский кузен Ларион Суржанский. Из второстепенного, даже третьестепенного романного персонажа он становится в пьесе одним из персонажей первого плана.

Вводя в дом Турбиных уже в первой картине первого акта героя, “будто сшитого из самых распространенных цитат российской словесности”, Булгаков, по словам А. Смелянского, создает “театральный эквивалент” прежней жизни Турбиных, их прежнего мироощущения.

Расширение и углубление роли Лариосика с его комично поданной рефлексией, с его беспомощностью, нерешительностью, беззащитностью, неловкостью должны были оттенить психологические изменения в “чеховской” среде, подобно тому как “крыса” - Тальберг призван был подчеркнуть неизменную верность Турбиных воинскому и семейному долгу.

Характеризуя систему персонажей, В. Ходасевич, видевший мхатовский спектакль в Париже, писал: “От Тальберга до Алексея Турбина идет целая цепь постепенно высветляющихся персонажей. Их можно расположить в определенной последовательности. На первом месте оказывается Шервинский. Он вовсе не негодяй, но и не человек безукоризненной честности (история с портсигаром); он пустышка и враль, на прямое шкурничество не способен, но еще менее способен на самопожертвование; он честно служит белой гвардии, но не свяжет с ней своей судьбы и очень легко переживет ее гибель. За ним - Мышлаевский, отличный фронтовик, хороший товарищ, человек не сложный, потому что ни до какой сложности он еще и недоразвился; гибелью белой армии он раздавлен... Капитан Студзинский - фигура несколько бледная - средний тип честного служаки и порядочного человека. Затем, наконец, Алексей Турбин - истинный герой, человек рыцарской доблести. Его младший брат - юнкер - прекрасный юноша, который так же, как Алексей, не задумался бы пожертвовать жизнью, но судьба от него не требует этого: армия гибнет прежде, нежели его героизму представляется случай выявиться”.

В центре системы персонажей в “Днях Турбиных” оказались, в отличие от романа, не молодые Турбины, а три белогвардейских офицера: Алексей Турбин, Мышлаевский и Студзинский, олицетворяющие три возможных для офицера пути в условиях революции: гибель, освобождающую от выбора, шаг навстречу большевикам и третью дорогу, ведущую в тупик. Выбирающий ее Студзинский из эпизодического персонажа становится одним из главных действующих лиц.

Алексей Турбин, доктор, мятущийся интеллигент, каким он показан в романе, превращается в пьесе в полковника, командира артиллерийского дивизиона, вытеснив романного Малышева. В Алексее воплощены также, особенно в последние моменты жизни, чистота и благородство Най-Турса. Полковник Алексей Турбин наиболее сознательно и обостренно реагирует на ситуацию. Его сильнейшим образом волнуют события на Украине, он разочарован в действиях гетмана, который стал “ломать эту чертову комедию с украинизацией”, он видит разложение белого офицерства во главе с “гвардейской штабной оравой”, предрекает гибель Белого движения. В последнем акте Мышлаевский с его решительными выводами как бы замещает трагически погибшего полковника Турбина.

ПРОБЛЕМАТИКА ПЬЕСЫ И ЕЕ ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ. Таким образом, в пьесе, в отличие от романа, звучит идея обреченности старого мира вообще и белогвардейского движения в первую очередь. У персонажей появляется уверенность в неизбежности рождения “новой России”. Лучшие представители Белой гвардии признают историческую правоту большевиков. Поэтому не кажется странной точка зрения И. Сталина по поводу того, что “Дни Турбиных” “дают больше пользы, чем вреда”, оставляя у зрителя впечатление, “благоприятное для большевиков”: “Если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие... значит, большевики непобедимы”. Так ли воспринимала пьесу публика? Дело в том, что “просоветский” идеологический план, столь прямо обозначенный в пьесе, смягчается ее особой жанровой природой, восходящей к чеховским новациям. Речь идет о сопряжении трагического с комическим и лирическим, о постоянной корректировке идеологического начала вторжением комического и лирического. Так, высказывание Алексея Турбина, проникнутое трагическим пафосом, звучит на фоне пьяной пирушки. Возникший в первом акте мотив предательства и бегства (Тальберг, уход немецких войск) травестируется опереточным мотивом переодевания (бегство гетмана, которого “выносят” из дворца с забинтованной головой и в немецкой форме; переодевание Шервинского). Трагическое начало достигает своей кульминации в первой картине третьего акта. Это сцена в Александровской гимназии, где Алексей Турбин отказывается посылатьлюдей на смерть. Даже перед угрозой гибели своих идеалов и принципов он заявляет юнкерам: “И вот я, кадровый офицер Алексей Турбин, вынесший войну с германцами, чему свидетели капитаны Студзинский и Мышлаевский, я на свою совесть и ответственность принимаю все, все принимаю и, любя вас, посылаю домой”.

Заявление Турбина и сам его поступок выступают в пьесе как важнейший нравственный итог пережитого им. Он приходит к признанию самоценности человеческой жизни перед лицом любой идеи, какой бы значительной она ни была.

Ситуация, связанная с судьбой Турбиных, становившаяся по мере развития действия все драматичнее, в этой сцене достигает трагедийного напряжения: признав право на жизнь за другими, Алексей Турбин не может признать такого права за собой. Он, как предполагает Николка, ищет смерти, и шальной осколок снаряда настигает его.

Трагическая судьба Алексея Турбина является композиционным центром пьесы, но параллельно его линии существуют линии лирического, комического и трагикомического характера. Булгаков строит систему образов посредством парадоксального смешения жанров; судьбы героев трагического или лирического плана корректируются персонажами комическими.

Трагикомическое начало вносят в пьесу Лариосик, Шервинский, Мышлаевский, Николка, сторож Максим. Все они наделены в той или иной степени наивностью восприятия, и это дает автору возможность с их помощью постоянно смещать трагическое и лирическое в комедийный план. Так, трагическая тема в первых двух картинах связана с Алексеем Турбиным. Она возникает на фоне пьяной пирушки. В момент, когда Алексей провозглашает тост за встречу с большевиками (“Или мы их закопаем, или - вернее - они нас...”), неуместная песенка Лариосика (“Жажда встречи, /Клятвы, речи - / Все на свете /Трын-трава...”) обостряет трагическое звучание эпизода. Ho акт завершается лирической сиеной (объяснение Елены с Шервинским), которая, в свою очередь, прерывается комедийным эпизодом - пробуждением пьяного Лариосика.

Принцип комического снижения проводится последовательно в самых трагедийных местах “Дней Турбиных”. Так, в кульминационной сцене пьесы героический поступок Турбина, который спас жизнь двумстам юнкерам и студентам, получает странную, почти пародийную подсветку благодаря трагикомическому выходу гимназического сторожа Максима, оставшегося защищать гимназию (“Мне сказано господином директором...”).

Особое значение в структуре пьесы имеют музыкальный комментарий, звуковая символика. Постоянно не совпадая с видимым планом действия, музыкальный комментарий переводит его в противоположный план, обнаруживает трагедию в фарсе и наоборот. Спор героев часто достигает высшего напряжения не в словах, а в музыкальных партиях. Возникает постоянно антитеза музыка - слово. Один из красноречивых в этом смысле примеров - финальная сцена, где общему ощущению завершенности драматических событий сопутствуют грохот пушек и “далекая глухая музыка”, возвещающая о вступлении большевиков в город.

Многозначительна в этом контексте композиция пьесы. Казалось бы, сцена в Александровской гимназии - это не только кульминация, но и развязка действия, финал драмы. У Булгакова же следом за ней появляется еще один, четвертый акт, воспроизводящий ситуацию первого.

Кольцевая композиция - один из признаков того, что сценическое действие у Булгакова хотя и принимает формы прямого столкновения с Историей, но при этом в не меньшей степени, чем у Чехова, выражается также в сфере “внутреннего действия”.

В начале пьесы - канун трагических событий, бегство Тальберга и отчаянная пирушка - “последний ужин дивизиона” перед боем с петлюровцами, когда выясняется, что завтра идти в бой, но за кого и за что - неизвестно.

В конце - Крещенский сочельник 19-го года, наступивший через два месяца после гибели Алексея и ранения Николки, елка, снова сбор друзей, появление Тальберга и объявление о свадьбе Елены и Шервинского - эпилог одних и канун новых трагических событий, тревожное ожидание прихода большевиков.

Начало и конец пьесы переплетены повторяющимися мотивами. Прежде всего, это мотив неизбежной встречи с большевиками. В 1-м акте он внятен только Алексею Турбину: “В России, господа, две силы: большевики и мы. Мы встретимся... Когда мы встретимся с большевиками, дело пойдет веселее. Или мы их закопаем, или - вернее - они нас. Пью за встречу, господа!”

В 4-м акте эта встреча реально маячит перед всеми, и отношение к ней неоднозначно: от готовности Мышлаевского идти в ЧК под расстрел до намерения Студзинского уйти на Дон, к Деникину. Такая разноголосица сама по себе говорит о пробуждении в традиционной военной среде потребности в самоопределении. Интересно переплетение этого мотива с мотивом переодевания. Он связан с Шервинским, для которого мир - театр, а сам он - актер, легко переходящий из пьесы в пьесу (снимает бурку, остается в великолепной черкеске, черкеску меняет на штатское, приходит в “беспартийном пальтишке”, взятом напрокат у дворника, снимает его и является в великолепном фраке).

Мотив встречи с большевиками и его трансформация неотделимы от мотива “народа-богоносца”. С ним связано понимание того, что в конечном счете исход встречи будет зависеть от позиции “милых мужичков из сочинений Льва Толстого”. Ho в 1-м акте в адрес “милых мужичков” звучит проклятие, а в 4-м мысль о них оборачивается признанием неизбежности завтрашней победы большевиков (“за большевиками мужички тучей”).

Мотив хмельного забвения, попойки (“Водки бы мне выпить, водочки” - бытовая подробность приобретает символический характер), пронизывающий вторую картину 1-го акта, возникнув в 4-м, разрешается очередным промахом Лариосика, роняющего бутылку - на пользу всеобщему отрезвлению, не только буквальному, конечно.

Ho важнейшая для булгаковской концепции соотнесенность мотивов 1-го и 4-го актов связана с образом Дома.

Дом в восприятии Лариосика предстает сначала как воплощение покоя в разбушевавшемся мире, потом как символ грядущей лучшей жизни (“Мы отдохнем, мы отдохнем...”). Отсылки к Чехову, провоцируемые дословным воспроизведением чеховского текста, должны как раз обратить внимание на несовпадение в трактовке образа Дома. Для чеховских героев Дом - замкнутое пространство, торжество сковывающей человека повседневности. У Булгакова мотив Дома в 1-м акте связан с мотивом тонущего корабля, хаоса, проникшего внутрь священного пространства (попойка). В 4-м же акте звучит мотив возвращенной жизни и неистребимой повседневности как основы миростояния. Утверждается идея самоценности жизни, права человека жить вопреки общей катастрофе. Как и в 1-м акте, мысль о ней реализуется в мотиве недремлющего рока (солдатский марш на слова пушкинской “Песни о вещем Олеге”). Этот мотив трагически обрамляет праздник возрождающейся жизни, обнаруживая его беззащитность. Гром шестидюймовых батарей, под который Лариосик произносит в финале классические слова: “Мы отдохнем, мы отдохнем...” - становится завершением, разрешением чеховской темы пьесы.

Так, образ настроения переводит общее впечатление от развернувшихся событий в иной регистр, нежели мысль о неизбежности рождения “новой России”.

Итак, в пьесе “Дни Турбиных” Булгаков, обратившись к изображению “русской усобицы”, сумел подняться над настроением классовой розни и утвердить идею человечности, самоценности жизни, непреложности традиционных нравственных ценностей. Наследуя завоевания чеховской драматургии, Булгаков создал оригинальное в жанровом отношении произведение, соединившее историческую хронику с психологической драмой, органично включившей в себя лирическое и трагикомическое начала.

“Дни Турбиных” связали драматургию Нового времени с чеховской эпохой и вместе с тем обнаружили желание автора писать по-новому. Пьеса пользовалась огромным успехом, но в 1929 г. противники спектакля добились того, что он на три года исчез с мхатовской афиши. В феврале 1932 г. решением правительства спектакль был возвращен на сцену.

Пост навеян прочтением пьесы Михаила Афанасьевича Булгакова "Дни Турбиных". Эта пьеса то ли входила в школьную программу, то ли была рекомендована в качестве внеклассного чтения, но в школе я ее не читал, хотя слышал о ней. Руки дошли вот только сейчас.

Краткое содержание пьесы "Дни Турбиных" Михаила Афанасьевича Булгакова
Действие пьесы происходит на Украине в 1918 году. Украина находится в руках немецкий войск и гетмана Скоропадского. Белое движение на Украине выступает союзником немцев и гетмана. В связи с выходом Германии из войны положение гетмана становится шатким, так как к Киеву приближаются хорошо вооруженные и многочисленные войска Петлюры. Незадолго до взятия Киева Петлюрой, бросив все, сбегает в Германию гетман. Вместе с ним бежит Владимир Робертович Тальберг, муж Елены Васильевны Тальберг. Братья Елены Васильевны, полковник Алексей Турбин и Николай, вместе со своими сослуживцами и друзьями капитаном Мышлаевским, поручиком Шервинским, капитаном Студзинским являются осколками белого движения на Украине, а после бегства гетмана - практически единственной, хотя и очень малочисленной, силой, выступающей против большевиков.

Подразделение, которым командовал полковник Алексей Трубин выступает и готовится к обороне против войск Петлюры. Незадолго до прихода врага Алексей Трубин дает команду снять погоны и прятаться, так как не понимает, кого теперь ему защищать. Сам он погибает, прикрывая отход товарищей, его брат Николай получает серьезное ранение, но выживает.

Спустя два месяца большевики прогоняют войска Петлюры из Киева, и жизнь главных героев снова дает крутой поворот: Елена Васильевна решает развестись с бежавшим мужем и выйти замуж за Шервинского, ставшего певцом. Мышлаевский и Студзинский думают, что дальше делать и чью сторону принять. Всем ясно одно: жизнь уже никогда не будет прежней.

Смысл
"Дни Турбиных" Михаила Булгакова показывают крушение старой жизни для нескольких не самых плохих представителей старого царского режима, теперь белогвардейцев. Не желая иметь ничего общего с большевиками, они подаются в союзники к немцам и гетману, но и там они быстро обнаруживают, что им нечего защищать, и что их жизнь уже никогда не будет прежней.

Вывод
Не рекомендую читать пьесу "Дни Турбиных" М.А. Булгакова , так как:
- тема Гражданской войны мне не близка, ведь прошло уже почти сто лет (разумеется, если тема близка Вам, то читайте наздоровье);
- не являюсь поклонником пьес;
- не особенно люблю творчество М.А. Булгакова (особенно "Мастера и Маргариту").

«Дни Турбиных» — пьеса М.А. Булгакова. В материалах писателя сохранилось свидетельство о том, что 19 января 1925 г. он «начал набрасывать» пьесу по мотивам романа «Белая гвардия», который в то время печатался журналом «Россия». Эти первые наброски Булгаков делал по собственному почину, т.е. до того, как в апреле 1925 он получает от Художественного театра предложение написать драму на основе романа. Первая редакция пьесы была завершена в сентябре того же года и называлась, как и роман, «Белая гвардия». В январе 1926 г. Булгаков заканчивает вторую редакцию; в августе-сентябре того же года создается третья, ставшая окончательной. Эта редакция возникла в процессе репетиций, когда авторский текст подвергался многочисленным исправлениям. По воспоминаниям П.А. Маркова, завлита МХАТа, реплики пьесы досочиняли «по крайней мере 15 лиц». Название пьесы, аналогичное роману, было отклонено по идеологическим соображениям. Окончательное название было выбрано из многих вариантов, обсуждавшихся в ходе постановки: «Белый декабрь», «1918», «Взятие города», «Белый буран», «Семья Турбиных».

Премьера постановки, осуществленной режиссером И.Я. Судаковым под руководством К.С. Станиславского, состоялась 5 октября 1926 г. Первыми исполнителями главных ролей были Н.П. Хмелев, В.В. Соколова, Б.Г. Добронравов, М.И. Прудкин, М.М. Яншин и другие. Первое издание пьесы появилось в Германии — в переводе на немецкий язык (1927 г.). В Советском Союзе «Дни Турбиных» впервые были опубликованы только в 1955 году.

Ранние драматургические опыты писателя относятся к 1920—1921 годам, когда он, живя во Владикавказе, написал несколько пьес для местного театра. Однако именно в «Днях Турбиных» произошло рождение Булгакова-драматурга. Оно совершалось в процессе работы над пьесой, по мере того, как громоздкая инсценировка романа, почти буквально следовавшая за фабулой первоисточника, превращалась в оригинальное драматургическое произведение.

В ходе создания пьесы «Дни Турбиных» Булгаков испытывал двойное давление: со стороны Главреперткома, усмотревшего к пьесе «сплошную апологию белогвардейщины», и со стороны мхатовцев, стремившихся сделать пьесу в их понятиях более сценичной и приблизить ее к близкой театру эстетике чеховской драмы. В результате оригинальный авторский текст покрывался посторонними наслоениями. Поныне остается открытым вопрос, насколько органичной для Булгакова была окончательная редакция, что было привнесено в пьесу извне, а что явилось следствием внутреннего побуждения писателя, овладевавшего эстетикой драматического искусства.

Роман и пьесу связывают место и время действия — Киев в «страшный год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй». Падение гетманского правительства, взятие города петлюровцами, наступление Красной Армии составляют историческую канву обоих произведений. На этом фоне разворачивается драма семьи Турбиных. Однако сюжет и образы романа в пьесе претерпели существенные изменения. Исчезает лироэпический характер повествования, а с ним и лирический герой Булгакова, доктор Турбин, хроникер и наблюдатель разворачивающихся событий, во многом близкий главному персонажу «Записок юного врача». В «Днях Турбиных» рефлектирующего интеллигента, ставшего жертвой обстоятельств, сменяет трагический герой, полковник Турбин, от решения которого зависит судьба вверенных ему офицеров и юнкеров, вынужденный совершить выбор, скорее нравственный, чем политический, — герой, гибель которого для автора неизбежна. Это лицо действующее, буквально-сценически и сюжетно. Самые же действующие на войне люди — это военные. Те, что действуют на стороне побежденных — самые обреченные. Оттого погибает полковник Турбин — доктор Турбин выжил.

В художественном мире романа и пьесы центральное место занимает образ семейного очага, дома Турбиных с кремовыми шторами на окнах. Вихрь революционных событий уносит людей, но дом остается. Он остается единственным местом, где можно согреться от стужи у пышущей жаром изразцовой печи, где за «кремовыми шторами» можно укрыться от натиска событий, ломающих жизни и судьбы. Эта утопия дома найдет продолжение в финале романа «Мастер и Маргарита», в образе «вечного приюта», в котором герои Булгакова обрели покой.

В процессе создания пьесы, от одной редакции к другой, из сюжета уходили многие персонажи, появлялись новые, ориентированные на традиционные сценические маски и амплуа: например, простака (Лариосик), плута (Щервинский). В третьей редакции (по сравнению с первой) уменьшился слой литературных реминисценций и историко-культурных ассоциаций; существенно изменилась жанровая и стилевая структура произведения. Если в первом варианте жанр пьесы тяготел к трагифарсу, то в окончательной редакции превалирует бытовая психологическая драма — «семейная драма». В пьесе утрачены некоторые важные особенности поэтики Булгакова, позднее ярко проявившиеся в драме «Бег» (1926-1928 гг.), «восемь снов» которой повествуют о судьбе белого движения: мистический колорит, призрачная атмосфера фантасмагории и сна, символы которого пронизывают реальность и от нее часто неотличимы. В пограничной ситуации между сном и бодрствованием существуют и другие герои Булгакова (Максудов «Записок покойника», Мастер).

Уступки драматурга, уловки режиссера (реплики: «Народ не с нами. Он против нас»; Интернационал, грохотавший в финале) не защитили пьесу и спектакль от нападок «левой» критики: около трехсот ругательных рецензий против одной-двух сочувственных, по подсчетам самого Булгакова. А.В. Луначарский, хотя и не препятствовал постановке, тем не менее, пьесу оценил как «политически неверную». Газеты 1926 г. пестрили заголовками «Булгаков перемигивается с остатками белогвардейщины», «Дать отпор булгаковщине». Автора обвиняли в мещанстве («стремление к уютной выпивке»); драматург Киршон усмотрел в пьесе «насмешку русского шовиниста над украинцами». Суровыми оппонентами пьесы выступили В.Э. Мейерхольд, А.Я. Таиров, B.В. Маяковский. Последний в комедии «Клоп» (сцена будущего) включил имя драматурга в словарь умерших слов: «богема, бублики, буза, Булгаков», а в пьесе «Баня» упомянул некоего «Дядю Турбиных» — намек на пьесу «Дядя Ваня», отголосок мнения «левых», что драма Булгакова написана «по чеховскому штампу».

Несмотря на резкие выпады критиков, спектакль МХАТа имел оглушительный успех. Театральная судьба пьесы в целом оказалась счастливой: уже в первый сезон ее сыграли более ста раз, ставший легендарным спектакль сохранялся в репертуаре до июня 1941 года, выдержав 987 представлений. Сценическая жизнь пьесы возобновилась с постановки Драматического театра им. К.С. Станиславского (1954 г.), осуществленной М.М. Яншиным, игравшим в мхатовском спектакле роль Лариосика. Эту роль теперь исполнял молодой Е.П. Леонов. С 60-х гг. «Дни Турбиных» Булгакова становятся одним из самых репертуарных произведений русского театра.

5 октября 1926 года на сцене Московского Художественного Академического театра (МХАТ) состоялась премьера пьесы М.А. Булгакова «Дни Турбиных».

Пожалуй, в истории русскоязычной драматургии XX века трудно найти пьесу с более драматичной, но интересной судьбой. Ни одно из произведений М.А. Булгакова при жизни автора не получило ни столь широкой известности, ни признания публики, как «Дни Турбиных». Спектакль МХАТа пережил аншлаги и бурю оваций. На долю мало кому известного в 1926 году драматурга выпала настоящая травля. Однако пока профессиональные критики-литературоведы и идеологически подкованные цензоры забрасывали пьесу ругательными рецензиями, добиваясь её немедленного запрещения, зрители воистину жили жизнью её героев. Искренне сопереживая событиям на сцене, публика давала волю эмоциям, плакала и смеялась, размышляла, вслед за Булгаковым, о непростых судьбах своей страны.

История создания пьесы

3 апреля 1925 года М.А. Булгаков получил приглашение режиссера МХАТа Б. И. Вершилова придти в театр, где ему предложили написать пьесу на основе только что вышедшего романа «Белая гвардия».

К тому времени была опубликована лишь первая часть произведения, но театр нуждался в современной пьесе. В этот момент замысел такой пьесы у автора уже существовал – он как бы продолжал раннюю пьесу Булгакова «Братья Турбины». Автобиографические герои произведения (Турбина - девичья фамилия бабушки Булгакова со стороны матери) были перенесены во времена революции 1905 года. Будучи заведующим литературной секцией подотдела искусств, М. А. Булгаков осуществил постановку «Братьев Турбиных» во Владикавказе (1920 год). По мнению самого автора, пьеса была «сырая» и особенного успеха спектакль не имел. Предложение Вершилова заставило Михаила Афанасьевича вновь обратиться к памятным событиям в Киеве на рубеже 1918-1919 годов. Работу над первой редакцией новой пьесы «Белая гвардия» он начал в июле 1925 года, а в сентябре уже был прочитан её первоначальный вариант. На прочтении в театре присутствовал Константин Сергеевич Станиславский (Алексеев), Вершилов и другие ведущие режиссёры и актёры МХАТа. В первой редакции были повторены почти все сюжетные линии романа и сохранены его основные персонажи. Алексей Турбин еще оставался военным врачом, среди действующих лиц присутствовали полковники Малышев и Най-Турс. Этот вариант не удовлетворил МХАТ из-за своей «романической» затянутости и наличия дублирующих друг друга персонажей.

В следующей редакции, которую Булгаков читал труппе МХАТа в конце октября 1925 года, Най-Турс был устранен и его реплики переданы полковнику Малышеву. А к концу января 1926 года, когда было произведено окончательное распределение ролей в будущем спектакле, Булгаков убрал и Малышева, превратив Алексея Турбина в кадрового полковника-артиллериста, действительного выразителя идеологии белого движения. Теперь именно Турбин, а не Най-Турс и Малышев погибал в гимназии, прикрывая отход юнкеров, и камерность турбинского дома взрывалась трагедией гибели его хозяина.

Из-за цензурных требований текст пьесы понёс существенные потери. Была снята сцена в петлюровском штабе, ибо петлюровская вольница в своей жестокой стихии очень напоминала красноармейцев. Возражение вызывало название «Белая гвардия». Оно казалось слишком вызывающим. К. С. Станиславский под давлением Главреперткома предлагал заменить его на название «Перед концом», которое Булгаков категорически отверг. В августе 1926 года стороны сошлись на названии «Дни Турбиных» (в качестве промежуточного варианта фигурировала «Семья Турбиных»). 25 сентября 1926 года «Дни Турбиных» были разрешены Главреперткомом только во МХАТе. В последние дни перед премьерой пришлось внести ряд изменений, особенно в финал, где появились нарастающие звуки «Интернационала», а Мышлаевского заставили произнести «здравицу» Красной Армии и выразить готовность в ней служить.

Большую роль в переговорах о разрешении пьесы сыграл, как ни странно, нарком по военным и морским делам К. Е. Ворошилов. 20 октября 1927 года Станиславский направил ему благодарственное письмо: «Глубокоуважаемый Клементий Ефремович, позвольте принести Вам от МХАТа сердечную благодарность за помощь Вашу в вопросе разрешения пьесы «Дни Турбиных», - чем вы оказали большую поддержку в трудный для нас момент».

Реакция публики

«Дни Турбиных» с премьерного спектакля пользовались уникальным успехом у публики. Это была единственная пьеса в советском театре, где белый лагерь показывался не карикатурно, а с глубоким сочувствием. Личная порядочность и честность противников большевиков не ставились под сомнение, а вина за поражение возлагалась на штабы и генералов, не сумевших предложить приемлемую для большинства населения политическую программу.

За первый сезон 1926 - 1927 годов «Дни Турбиных» прошли 108 раз, больше, чем любой другой спектакль московских театров.

Алексея Турбина блистательно играл Н. Хмелёв, Елену – О. Андровская (Шульц) и В. Соколова, Лариосика – М. Яншин, Мышлаевского – Б. Добронравов, Шервинского – М. Прудкин, Николку – И. Кудрявцев. Постановщиком выступил молодой режиссёр И. Судаков, художественное руководство осуществлял сам К. Станиславский.

«Дни Турбиных» стали знаковой постановкой, своего рода «Чайкой» для молодого поколения актёров и режиссёров Художественного театра.

Пьеса пользовалась любовью со стороны самых широких слоёв населения: как интеллигентная беспартийная публика, так и военные, и даже партийные лидеры с удовольствием посещали спектакль.

Вторая жена драматурга Л. Е. Белозерская в своих мемуарах воспроизводит рассказ одной знакомой о мхатовском спектакле:

Пьеса М.А. Булгакова «Дни Турбиных» была воспринята «на ура» и белоэмигрантами. Уже в 1927-28 годах, когда за границей ещё ничего не знали ни о Булгакове, ни о его романе «Белая гвардия» манускрипты пьесы переписывались от руки бывшими белыми воинами. Во многих центрах скопления русской эмиграции: Берлине, Париже, Праге, Белграде «Дни Турбиных» были поставлены русскими эмигрантскими театрами и самодеятельными коллективами.

Сохранилась весьма эмоциональная переписка одного из героев пьесы - гетмана Скоропадского - с начальником II отдела РОВС (Русского Общевоинского Союза, самой крупной военной организации эмиграции) генерал-майором А.А. фон Лампе. Экс-гетман проживал в это время в пригороде Берлина Ванзее. До него быстро дошли слухи о том, что Комитет помощи студентам, среди которых было много офицеров белых армий и юнкеров, осуществил в Берлине постановку пьесы М. Булгакова «Дни Турбиных». В своём дневнике генерал фон Лампе – глава русской колонии в Берлине – описывает настоящее воодушевление, вызванное «Днями Турбиных» среди эмигрантской молодёжи. Пьеса была воспринята с восторгом, как зрителями, так и самими исполнителями главных ролей. Лишь недавнего властителя Украины не на шутку возмущало её содержание, а также факт участия в спектакле бывших белых воинов. Скоропадский выступил с резкими обвинениями в адрес фон Лампе, который допустил постановку и сам выступил в качестве военно-исторического консультанта «этого безобразия». В результате был поставлен крест на хороших личных отношениях корреспондентов. Дело едва не дошло до вызова на дуэль, но в своём исчерпывающем ответе Скоропадскому (правда, так и не отправленном адресату) генерал высказал общую для всей эмиграции мысль: пьеса замечательная, и её необходимо ставить и смотреть. Фон Лампе писал Скоропадскому в ноябре1928 года:

Своей пьесой М.А. Булгаков добился, как мы видим, невозможного: он сумел угодить как красным военачальникам (Сталин, Ворошилов, Будённый), так и самым непримиримым белым генералам.

Однако партийная публика иной раз пыталась устроить обструкцию «белогвардейщине». 2 октября 1926 года, в день публичной генеральной репетиции «Дней Турбиных», был организован диспут «Театральная политика советской власти». Владимир Маяковский – литературный конкурент и яростный критик творчества М. Булгакова – выступил с довольно резкой речью, в которой предлагал не запретить (чего добьётесь запрещениями?), а просто сорвать булгаковский спектакль...

Правда, никаких конкретных попыток сорвать представление «Дней Турбиных», по мнению биографов Булгакова и Маяковского, пролетарский поэт не предпринимал. До сих пор неизвестно в точности, видел ли В. Маяковский вообще эту пьесу. На спектаклях МХАТа его довольно заметная фигура в сезон 1926-27 годов так и не появилась. По воспоминаниям Белозерской, возмущённые зрители-партийцы нередко покидали спектакль, но никаких особенных эксцессов с их стороны в зале не наблюдалось.

Любопытный факт: когда в театре шли «Дни Турбиных» в Камергерском переулке дежурили сразу две кареты «скорой помощи». Люди так горячо сопереживали происходящему на сцене, что медикам не приходилось сидеть без дела.

Мнение критики

Почти вся критика дружно ругала «Дни Турбиных». Нарком просвещения А. В. Луначарский утверждал (в «Известиях» 8 октября 1926 г.), что в пьесе царит «атмосфера собачьей свадьбы вокруг какой-нибудь рыжей жены приятеля», считал её «полуапологией белогвардейщины». Позднее, в 1933 году, Луначарский назвал пьесу Булгакова «драмой сдержанного, даже если хотите лукавого капитулянтства». Остальные коммунистические критики и цензоры тоже не стеснялись в выражениях. О.С. Литовский (вспомним созвучного ему критика Латунского из «Мастера и Маргариты») немало сделал для изгнания булгаковских пьес с театральных подмостков. Вот одна из его рецензий, привёдённая нами в сокращённом виде:

«Предельная искренность, с которой молодые актёры изображали переживания «рыцарей» белой идеи, злобных карателей, палачей рабочего класса, вызывала сочувствие одной, самой незначительной части зрительного зала, и негодование другой. Хотел или не хотел этого театр, но выходило так, что спектакль призывал нас пожалеть, по-человечески отнестись к заблудшим российским интеллигентам в форме и без формы.

Тем не менее мы не могли не видеть, что на сцену выходит новая, молодая поросль артистов Художественного театра, которая имела все основания встать в один ряд со славными стариками… В вечер премьеры буквально чудом казались все участники спектакля: и Яншин, и Прудкин, и Станицын, и Хмелёв, и в особенности Соколова и Добронравов…Мышлаевский – Добронравов был куда умнее и значительнее, глубже своего булгаковского прототипа. Несравненно трагичнее созданного автором мелодраматического образа был и Хмелёв в роли Алексея Турбина. Да и в целом театр оказался намного умнее пьесы. И всё же не мог её преодолеть!»

В письме правительству 28 марта 1930 года драматург отмечал, что в его альбоме вырезок скопилось 298 «враждебно-ругательных» отзывов и 3 положительных, причем подавляющее большинство их было посвящено «Дням Турбиных».

Единственным положительным откликом на пьесу оказалась рецензия Н. Рукавишникова в «Комсомольской правде» от 29 декабря 1926 года. Это был ответ на ругательное письмо поэта Александра Безыменского (1898-1973), назвавшего Булгакова «новобуржуазным отродьем». Рукавишников пытался убедить булгаковских оппонентов, что «на пороге 10-й годовщины Октябрьской революции... совершенно безопасно показать зрителю живых людей, что зрителю порядочно-таки приелись и косматые попы из агитки, и пузатые капиталисты в цилиндрах», но никого из критиков так и не убедил.

Критика обрушилась на Булгакова за то, что в «Днях Турбиных» белогвардейцы предстали трагическими чеховскими героями. О. С. Литовский окрестил булгаковскую пьесу «Вишневым садом белого движения», вопрошая риторически: «Какое дело советскому зрителю до страданий помещицы Раневской, у которой безжалостно вырубают вишневый сад? Какое дело советскому зрителю до страданий внешних и внутренних эмигрантов о безвременно погибшем белом движении?»

А. Орлинский бросил драматургу обвинение в том, что «все командиры и офицеры живут, воюют, умирают и женятся без единого денщика, без прислуги, без малейшего соприкосновения с людьми из каких-либо других классов и социальных прослоек».

7 февраля 1927 года на диспуте в театре Мейерхольда, Булгаков ответил критикам: «Я, автор этой пьесы «Дни Турбиных», бывший в Киеве во время гетманщины и петлюровщины, видевший белогвардейцев в Киеве изнутри за кремовыми занавесками, утверждаю, что денщиков в Киеве в то время, то есть когда происходили события в моей пьесе, нельзя было достать на вес золота».

«Дни Турбиных» в гораздо большей степени было реалистическим произведением, чем то допускали его критики, представлявшие действительность, в отличие от Булгакова, в виде заданных идеологических схем.

Герои и прототипы пьесы «Дни Турбиных»

ТАЛЬБЕРГ

В пьесе отображены не только лучшие, но и худшие представители русской интеллигенции. К числу последних относится полковник Тальберг, озабоченный лишь своей карьерой. Во второй редакции пьесы «Белая гвардия» он вполне шкурнически объяснял свое возвращение в Киев, который вот-вот должны были занять большевики: «Я прекрасно в курсе дела. Гетманщина оказалась глупой опереткой. Я решил вернуться и работать в контакте с советской властью. Нам нужно переменить политические вехи. Вот и все».

Своим прототипом Тальберг имел булгаковского зятя, мужа сестры Вари, Леонида Сергеевича Карума (1888-1968). Кадровый офицер царской армии, несмотря на свою прежнюю службу у гетмана Скоропадского и в белых армиях генерала Деникина, стал преподавателем красноармейской стрелковой школы. Из-за Тальберга Булгаков рассорился с семейством Карум. Однако для цензуры столь раннее «сменовеховство» такого несимпатичного персонажа, оказалось неприемлемым. В окончательном тексте своё возвращение в Киев Тальбергу пришлось объяснять командировкой на Дон к генералу П. Н. Краснову. Это выглядит странным: почему не отличающийся храбростью Тальберг выбрал столь рискованный маршрут? Город пока ещё занимали враждебные белым петлюровцы и вот-вот должны были занять большевики. Возвращение обманутого мужа прямо к свадьбе Елены с Шервинским нужно было Булгакову для создания комического эффекта и окончательного посрамления Владимира Робертовича.

Образ Тальберга в «Днях Турбиных» вышел куда более отталкивающим, чем в романе «Белая гвардия». Л.С. Карум писал по этому поводу в мемуарной книге «Моя жизнь. Роман без вранья»:

Под женитьбой из-за денег здесь имеется в виду первый брак Булгакова – с Т. Н. Лаппа, дочерью действительного статского советника. Также и профессию венерического врача, по мнению Карума, будущий писатель выбрал исключительно из материальных соображений. Будучи земским врачом в Смоленской губернии, Булгаков пристрастился к морфию. В 1918 году в Киеве он сумел побороть этот недуг, но зато, если верить Каруму, пристрастился к спиртному. Возможно, алкоголь на какое-то время заменил Булгакову наркотик и помогал отвлечься от потрясений, вызванных крушением прежней жизни.

Карум, естественно, не желал признавать себя отрицательным персонажем. Но во многом списанный с него полковник Тальберг был одним из сильнейших, хотя и весьма отталкивающих образов пьесы. Приводить такого к службе в Красной Армии, по мнению цензоров, было никак нельзя. Поэтому Булгакову пришлось отправить Тальберга в командировку на Дон к Краснову.

МЫШЛАЕВСКИЙ

Под давлением Главреперткома и МХАТа существенную эволюцию в сторону сменовеховства и охотного принятия Советской власти претерпел симпатичный капитан Мышлаевский. В романе «Белая гвардия» у этого персонажа был вполне реальный прототип - сосед и приятель Булгаковых некто Виктор Сынгаевский. Однако в пьесе разгильдяй и пьяница, но честный малый Мышлаевский «стареет» на десять лет и обретает совершенно иные черты. Для развития образа автором был использован литературный источник - роман Владимира Зазубрина (Зубцова) «Два мира» (1921). Его герой, поручик колчаковской армии Рагимов так объяснял свое намерение. перейти к большевикам: «Мы воевали. Честно рэзали. Наша не бэрёт. Пойдем к тем, чья бэрёт... По-моему, и родина, и революция - просто красивая ложь, которой люди прикрывают свои шкурные интересы. Уж так люди устроены, что какую бы подлость они ни сделали, всегда найдут себе оправдание».

Мышлаевский в окончательном тексте говорит о своем намерении служить большевикам и порвать с белым движением: «Довольно! Я воюю с девятьсот четырнадцатого года. За что? За отечество? А это отечество, когда бросили меня на позор?! И опять идти к этим светлостям?! Ну нет! Видали? (Показывает шиш.) Шиш!.. Что я, идиот, в самом деле? Нет, я, Виктор Мышлаевский, заявляю, что больше я с этими мерзавцами генералами дела не имею. Я кончил!..»

По сравнению с Рагимовым Мышлаевский был сильно облагорожен в своих мотивах, но жизненность образа при этом полностью сохранилась.

После премьеры пьесы во МХАТе Булгаков получил письмо, подписанное «Виктор Викторович Мышлаевский». Судьба неизвестного автора в гражданскую войну полностью совпадала с судьбой булгаковского героя, а в последующие годы была столь же безотрадной, как и у создателя «Дней Турбиных». В конце этого странного письма человек, назвавшийся именем Мышлаевского, писал:

«В последнее время или под влиянием страстного желания заполнить душевную пустоту, или же, действительно, оно так и есть, но я иногда слышу чуть уловимые нотки какой-то новой жизни, настоящей, истинно красивой, не имеющей ничего общего ни с царской, ни с советской Россией. Обращаюсь с великой просьбой к Вам от своего имени и от имени, думаю, многих других таких же, как я, пустопорожних душой. Скажите со сцены ли, со страниц ли журнала, прямо или эзоповым языком, как хотите, но только дайте мне знать, слышите ли Вы эти едва уловимые нотки и о чем они звучат? Или все это самообман и нынешняя советская пустота (материальная, моральная и умственная) есть явление перманентное. Caesar, morituri te salutant! (Цезарь, обреченные на смерть приветствуют тебя (лат.)».

Как фактический ответ «Мышлаевскому» можно рассматривать пьесу «Багровый остров», где Булгаков, превратив пародию на сменовеховство в «идеологическую» пьесу внутри пьесы, показал, что в современной советской жизни всё определяется всевластием душащих творческую свободу чиновников и никаких ростков нового тут быть не может. В «Днях Турбиных» он еще питал надежды на какое-то лучшее будущее, потому ввёл в последнее действие крещенскую ёлку как символ надежды на духовное возрождение.

Судьба пьесы

«Дни Турбиных», несмотря на нелестные отзывы критиков и эксцессы партийной публики, с успехом шли во МХАТе два сезона. В феврале 1929 года драматург В.Н. Биль-Белоцерковский обратился к Сталину с письмом по поводу разрешения к постановке новой булгаковской пьесы «Бег». Сталин в своём ответе охарактеризовал новую пьесу как «антисоветское явление». Досталось и «Дням Турбиных»:

«Почему на сцене так часто ставят пьесы Булгакова? – вопрошал Вождь. – Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже «Дни Турбиных» - рыба».

В апреле 1929 года «Дни Турбиных», как и все пьесы Булгакова, были сняты с репертуара. Впрочем, вскоре Сталин и сам признал, что с «Днями Турбиных» он перестарался. Вождь готов был разрешить и «Бег», если бы автор согласился сделать некоторые идеологические изменения. Булгаков не согласился. В 1930 году он всерьёз собирался эмигрировать во Францию, чтобы воссоединиться там со своей семьёй. (Два младших брата Булгакова в то время жили в Париже).

«Всё запрещено, я разорён, затравлен, в полном одиночестве. Зачем держать писателя в стране, где его произведения не могут существовать?..»

В 1932 году Сталин лично рассмотрел просьбу М. А. Булгакова о выезде из СССР. Вместо разрешения на выезд, опальный писатель был принят на работу во МХАТ. 16 февраля 1932 года спектакль «Дни Турбиных» возобновили. В письме своему другу П. Попову Булгаков сообщил о об этом так:

«В силу причин, которые мне неизвестны, и в рассмотрение коих я входить не могу, Правительство СССР отдало по МХТу замечательное распоряжение: пьесу «Дни Турбиных» возобновить. Для автора этой пьесы это значит, что ему - автору - возвращена часть его жизни. Вот и всё».

Конечно, «замечательное распоряжение» было отдано никаким не правительством, а Сталиным. В это время он посмотрел во МХАТе спектакль по пьесе Афиногенова «Страх», который ему не понравился. Вождь вспомнил о Булгакове и приказал восстановить «Дни Турбиных» - что и было мгновенно исполнено. Спектакль сохранялся на сцене Художественного театра вплоть до июня 1941 года. Всего в 1926-1941 годах пьеса прошла 987 раз. По сохранившимся сведениям, Сталин смотрел «Дни Турбиных» не менее 20-и раз. Что так привлекало вождя народов в булгаковских героях? Возможно то, чего нельзя было более встретить в реальной жизни: порядочность, личное мужество, духовная свобода тех, прежних русских людей, которых старательно стёр в порошок каток сталинских репрессий…

Очень может быть, что «Турбины» сохранили жизнь самому Булгакову. Если бы его арестовали, спектакль пришлось бы снять. Также возможно, что лишь из-за полюбившейся Сталину пьесы автора не выпустили за границу. Останься он у брата в Париже - и спектакль тоже запретили бы. Сталин мог лишиться любимого зрелища.

Ни при жизни Булгакова, ни при жизни Сталина пьеса «Дни Турбиных» не печаталась. Впервые она была издана в Советском Союзе лишь в 1955 году.

В конце 1920-х- начале 1930-х годов в кругах русской эмиграции во Франции и Германии пьеса издавалась лишь в виде сценариев-манускриптов. Белые воины нередко подвергали её текст «идеологической обработке» (финальный монолог Мышлаевского, как правило, перефразировался или выбрасывался вовсе, а в конце звучал призыв Студзинского всем ехать на Дон). В 1927 году в Берлине появился сделанный К. Розенбергом перевод на немецкий язык второй редакции «Дней Турбиных», носившей в русском оригинале название «Белая гвардия». Издание имело двойное название: «Дни Турбиных. Белая гвардия». Были и другие переводы, распространявшиеся в виде списков-манускриптов в эмигрантских кругах в 1930-е годы. В 1934 году в Бостоне и Нью-Йорке были опубликованы два перевода пьесы на английский язык, выполненные Ю. Лайонсом и Ф. Блохом.

В 1976 году в СССР вышел на экраны трёхсерийный художественный фильм «Дни Турбиных» (режиссёр В. Басов). В 1990-е годы пьеса была восстановлена под названием «Белая гвардия» в ряде московских театров. Наиболее удачная, на наш взгляд, постановка Хомского в театре имени Моссовета собирает аншлаги и по сей день.

Елена Широкова

По материалам:

Соколов Б.В. Три жизни Михаила Булгакова. - М.: Эллис Лак,1997.

ГАРФ.Ф.5853. («Генерал-майор А.А. фон Лампе») Оп.1.Д.36. Л. 73-79.

Булгаковская энциклопедия. - Академик. 2009.