Монс фаворит екатерины 1. Казнить нельзя помиловать: Как Петр Великий разделался с любовником жены

Пожалуй, все слышали о Кунсткамере - музее, в который по указанию Петра I со всей России свозились странные «штуки». Его стены хранят многочисленные культурные реликвии, а также знаменитые тела «уродов» - людей и животных с физическими отклонениями. Но иногда в Кунсткамеру попадали и обычные люди. Одним из них был Виллим Монс – придворный красавец, с которым, по слухам, изменила жена Петра Великого.

Виллим Монс был еще ребенком, когда его родители переехали из Вестфалии в Россию. Сестры Матрена и Анна стали видными дамами при императорском дворе и, как говорят, любовницами Петра I.

Виллим вырос сильным красивым мужчиной, на которого засматривались первейшие красавицы столичного Санкт-Петербурга. Он принял участие в нескольких военных походах и сблизился с Петром, став его адъютантом.

Благодаря влиянию сестер, Виллим получил почетную должность при императрице Екатерине Алексеевне. Он стал ее камер-лакеем, а затем камергером. Виллим Монс управлял финансами императрицы, вел ее переписку. За десятилетие нахождения при императорской семье Виллим Монс собрал состояние, получил имения, построил несколько домов в Санкт-Петербурге и Москве.

Хорошая жизнь для Виллима Монса завершилась внезапно в ноябре 1724 года. Его арестовали якобы за финансовые растраты, хищения из казны и взяточничество. На самом же деле, как говорили в высшем свете, царь застал свою супругу, императрицу Екатерину, наедине с Монсом в недвусмысленной ситуации.

Несмотря на заступничество Екатерины, 30-летнего Монса заковали в цепи и судили. Он был обезглавлен перед толпой в центре Санкт-Петербурга.

Измена Екатерины сильно ухудшила отношение к ней Петра. Император, сам известный многочисленными похождениями «налево», приказал отсечь голову Монса и заспиртовать ее в банке. Несколько дней сосуд простоял в покоях императрицы, а затем его отнесли в Кунсткамеру.

Петр и Екатерина больше не ели за одним столом и даже спали в разных комнатах. Но прошло всего три месяца и умирающий Петр простил супругу.

Голова Монса хранилась в Кунсткамере еще полвека, пока ее не опознали и захоронили. Так разрешился один из

Виллим Иванович Монс

Монс Виллим Иванович (1688-1724). Был на военной службе, в 1711 лейтенант лейб-гвардии и «генеральс-адъютант от кавалерии» при государе; в 1716 он был определен камер-юнкером к Екатерине I Алексеевне и управлял вотчинной канцелярией государыни. В 1724 Монс был арестован, обвинен во взяточничестве и других противозаконных действиях и казнен.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Монс Виллим Иванович (1688-16.11.1724), адъютант, камер-юнкер, камергер; фаворит императрицы Екатерины I, брат Анны Ивановны Монс. Рекомендован А.Д. Меншикову и Петру I в 1707 Г.И. Кейзерлингом. Был принят на военную службу в августе 1708. Служил волонтером, затем генерал-(флигель-) адъютантом при генерале от кавалерии Р.Х. Боуре. Участвовал в сражении при Лесной и Полтавской битве . 30.6.1709 под Переволочной в качестве парламентера вел переговоры со шведами о капитуляции и добился успеха. Осенью 1711 удостоен Петром I чина лейтенанта лейб-гвардии Преображенского полка с исполнением обязанностей адъютанта при государе. Старшая сестра Виллима Монса Матрена (Модеста) Ивановна (по мужу Балк), пользовавшаяся расположением царицы, поддерживала брата, и в 1716 Монс был определен камер-лакеем Екатерины I. Сопровождал царицу во всех морских, сухопутных и заграничных поездках, в т.ч. в 1716-1717 по странам Западной Европы, в 1722 - во время Персидского похода. Контролировал переписку и бухгалтерию, касающиеся вотчинных владений Екатерины I. Владел домами в Москве и Санкт-Петербурге, несколькими имениями. По случаю коронации Екатерины I (7.5.1724) был пожалован в камергеры.

8 ноября того же года был арестован, предан суду «за плутовство и противозаконные поступки» и допрошен Петром I. 13 ноября ему был вынесен смертный приговор по обвинению во взяточничестве. Казнен (отсечением головы) 16 ноября в Санкт-Петербурге. Действительной причиной поспешного следствия и казни Монса явилась личная благосклонность к нему со стороны Екатерины I. Очевидец событий камер-юнкер Берхгольц в своих записках описывает казнь Монса, вместе с которым «в тот пасмурный и промозглый день» были наказаны кнутом и батогами его сестра Модеста Балк, секретарь Столетов, прославившийся при императрице Анне Ивановне шут Балакирев и некоторые другие лица. Тело Монса несколько дней лежало на эшафоте, а голова его была заспиртована (как утверждает легенда, позже она хранилась в Кунсткамере).

Использованы материалы книги: Сухарева О.В. Кто был кто в России от Петра I до Павла I, Москва, 2005

Теперь о нынешней Кунсткамере, достроенной специально для "диковинного музея" в 1727 году. Однако нечисть не унималась и будто переехала вместе с экспонатами на новую квартиру.

В Кунсткамере Петр приказал поместить голову своей казненной фаворитки Марии Гамильтон. Потом к ней добавилась голова Вильяма Монса, казненного любовника Екатерины - жены Петра. Подобные деяния не находили в народе понимания.

Царь Петр не дожил до открытия нового здания музея

Говорили, что каждый предмет музея носит "печать антихриста", не отбрасывает тень и оживает по ночам. По легенде, в Кунсткамере есть потайное хранилище, где собраны опасные магические артефакты.

Например, в хранилище Кунсткамеры находятся сломанные часы, которые иногда начинают идти назад, потом стрелки останавливаются на 9:45. Это предвещает смерть одного из смотрителей музея.
Другой таинственный экспонат - фигурка бронзовой кошки. Говорили, что она моргает, тот кто видел это - вскоре умирал.

В музее были не только заспиртованные, но и живые "придворные уроды". Таким был Николя Буржуа, рост которого достигал 226 см. Скелет Буржуа остался в музее после его смерти.

В 1747 году в здании Кунсткамеры случился пожар, говорили, что без шуток нечистого не обошлось. Многие экспонаты сгорели в огне, большую часть удалось спасти. Восстановить здание попытались только через семь лет, но спустя два года работы снова были прерваны.

Во время пожара пропал череп скелета гиганта Буржуа. Потом был найден новый череп. Говорят, скелет бродит ночами по Кунсткамере, ищет свою голову.

С Кунсткамерой связана история Марии Гамильтон. Она была фавориткой Петра, которую жена царя Екатерина I обвинила в краже своих драгоценностей. Также царю сообщили, что Мария изменяла ему с денщиком, от этой связи родился ребенок, которого она умертвила. Гамильтон была приговорена к смертной казни за кражу и детоубийство. Екатерина I, не желавшая сопернице смерти, просила Петра смягчить приговор. Император, полагал, что убитый младенец мог быть его ребенком, поэтому отказался отменить казнь. Отягчающим обстоятельством также стало, что накануне Петр издал закон против дискриминации незаконнорожденных. Мария Гамильтон была обезглавлена.
Денщика-соперника царь Петр помиловал.

Описание казни свидетелем:
«Когда топор сделал своё дело, царь возвратился, поднял упавшую в грязь окровавленную голову и спокойно начал читать лекцию по анатомии, называя присутствовавшим все затронутые топором органы и настаивая на рассечении позвоночника. Окончив, он прикоснулся губами к побледневшим устам, которые некогда покрывал совсем иными поцелуями, бросил голову Марии, перекрестился и удалился».
Голову казненной заспиртовали и хранили в Кунсткамере.

Мария Гамильтон перед казнью

Вскоре в народе появилась легенда о зверствах царя-антихриста«...при государе Петре I жила необыкновенная красавица, которую как царь увидел, так тотчас и повелел обезглавить. Голову поместили в спирт в кунсткамере, дабы все и во все времена могли видеть, какие красавицы родятся на Руси»

Потом в Кунсткамеру попала голова Вильяма Монса - неосторожного любовника Екатерины I. Царь Петр быстро решил судьбу соперника.

Предполагаемый портрет Вильяма Монса

Записи очевидца:
"16-го, в 10 часов утра, объявленные накануне казни совершены были против Сената, на том самом месте, где за несколько лет повесили князя Гагарина. Бывший несчастный камергер Монс, по прочтении ему приговора с изложением некоторых пунктов его вины, был обезглавлен топором на высоком эшафоте..."

«Все присутствовавшие при этой казни не могут надивиться твердости, с которою камергер Монс шел на смерть. По прочтении ему приговора он поклоном поблагодарил читавшего, сам разделся и лег на плаху, попросив палача как можно скорей приступать к делу. Перед тем, выходя в крепости из дому, где его содержали, он совершенно спокойно прощался со всеми окружающими, при чем очень многие, в особенности же близкие знакомые его и слуги, горько плакали, хотя и старались, сколько возможно, удерживаться от слез».

«На обратном пути из дома графа Толстого высокие гости (императрица, принцессы и проч.) проезжали как мимо того места, где лежало на колесе тело камергера Монса, так и мимо того, где голова его взоткнута на шест».
Тело Монса лежало на эшафоте несколько дней.

В годы царствования Екатерины II голова Гамильтон пропала. В краже заподозрили английских моряков, которые пообещали вернуть голову. Они вернулись через год и привезли три головы басмачей, власти приняли эту компенсацию.

По другой версии, голова Марии Гамильтон была похоронена по указанию императрицы Екатерины II.
Проверяя счета, Екатерина Дашкова - директор Петербургской Академии, заметила солидные расходы на смену раствора "экспонатов", которыми оказались две головы - мужская (Вильяма Монса) и женская (Марии Гамильтон). Дашкова узнала истории казненных и рассказала императрице. Говорили, будто Мария Гамильтон явилась к Екатерине II во сне и попросила успокоения. Императрица исполнила ее просьбу, голова была похоронена. Также похоронили голову Вильяма Монса.

Здание в годы блокады

В годы блокады подвалы Кунскамеры использовались как морг, здесь лежали тела найденных на улице ленинградцев, которых потом отвозили на кладбище.

В 2010 году накануне "Ночи музеев" сотрудники Кунсткамеры наблюдали паронормальное явление.
Корреспондент Гульназ Ахметшина, рассказывала:
«Во все эти истории про полтергейст в кунсткамере я не верила, пока сама не увидела то, что зафиксировали камеры слежения музея. Однажды в субботу к нам забежал охранник и сообщил, что накануне вечером камеры слежения зафиксировали привидение. Мы ему не поверили. Тогда служащий позвал нас взглянуть на вчерашнюю запись. Но пока он доставал ее для демонстрации, на видеокамере, которая снимала онлайн залы, привидение появилось вновь. В общем, увидели его не в записи, а вживую. Это был белый шлейф, колыхающийся, как маятник, под потолком».

Призрак появился и на следующий день:
«Я решила спуститься к парадной лестнице музея, где оно висело, и посмотреть на него вблизи. К сожалению, в зале его я не увидела. Просто было жутко там стоять. И я даже песенку полтергейсту спела – чтобы его успокоить. А вот мои коллеги, которые наблюдали за мной на камере слежения, видели и меня, и привидение. Причем, когда по ступенькам лестницы начала подниматься экскурсия, привидение исчезло».

Охранник музея пояснил, что подобные явления происходят регулярно.

А теперь нам предстоит познакомиться с одним из трех братьев Анны Монс – Виллимом Ивановичем – новым героем нашего повествования. Следует сразу же отметить, что опала Анны Монс никак не отразилась на карьере ее брата. Петр с самого начала полюбил Виллима и доверял ему.
Виллим Монс начал военную службу волонтером в двадцать лет. Это было в 1708 году. Затем он был зачислен в Преображенский полк, откуда его забрал к себе адъютантом генерал Родион Христианович Боур – швед, перешедший на службу к Петру еще до сражения под Нарвой.
Через три года Боур свел Монса с Петром, чьим адъютантом он и стал в 1711 году. С этих пор карьера Монса круто шла вверх.
Разумеется, он с самого начала хорошо знал и Екатерину Алексеевну. Они понравились друг другу, и через пять лет после начала службы у Петра, в 1716 году, Монс стал камер-юнкером при дворе Екатерины. В то время ему было 28 лет, Екатерине – 32, а ее августейшему супругу 44 года. Став камер-юнкером, Монс начал играть при дворе царицы первую роль. Он ведал финансами, дворцовым хозяйством, закупал все, что было необходимо, держал в руках десятки управляющих, экономов, служителей, следил за жизнью монастырей, которым Екатерина покровительствовала, и, наконец, организовывал и обеспечивал частые и дорогостоящие праздники и гуляния, до которых царица была весьма охоча.
Монс сопровождал Екатерину в поездках по России и за границу, хлопоча об удобствах в пути, о размещении в гостиницах, допуская к царице челобитчиков и извлекая немалый профит из своего посредничества. Нетрудно представить, какие возможности предоставлялись молодому красавцу, к тому же имевшему успех у множества женщин.
Оставаясь с Екатериной в гостиницах, участвуя в празднествах, организовывая пиры, путешествия и ночлеги, мог ли Виллим Иванович вести себя как евнух? Можно даже поставить вопрос по-иному: позволила ли бы ему тридцатидвухлетняя, часто одинокая, но очень склонная к разврату и пьянству Екатерина, вести себя по-монашески?
Очень и очень сомнительно, чтобы это было столь идиллически. К тому же Петра часто не бывало с Екатериной, а она хорошо знала, чем занимается муж, когда ее нет рядом. Не последним обстоятельством был и сам «треугольник» – Петр, Виллим Монс, Екатерина, к которому незримо примыкала Анна Монс. Если царю Петру и Анне Монс можно было любить друг друга или, по крайней мере, не скрывая ни от кого, делить ложе, то почему то же самое, к тому же тайно, нельзя делать царице Екатерине и Виллиму Монсу? Так оно и случилось.
Монс и Екатерина были настолько осторожны и опасливы, что их связь долгое время оставалась в тайне. И, как это бывает чаще всего, обманутый супруг узнал обо всем последним. Звезда Виллима Монса взошла в зенит после коронации Екатерины, торжественно ознаменовавшись раздачей наград и милостей. И одним из первых был отмечен верный Виллим, ставший отныне камергером двора, что соответствовало по петровской «Табели о рангах» званию генерал-аншефа или действительного тайного советника по статской службе.
Казалось, звезда Монса так и будет стоять в зените, как вдруг 5 ноября 1724 года дворцовому лакею Ширяеву некий незнакомец, встретившийся ему на Невском проспекте, вручил письмо, сказав, что письмо это с почты. Когда Ширяев распечатал конверт, оказалось, что внутри находится еще одно письмо – на имя государя.
Ширяев покрылся холодным потом, ибо всем дворцовым служителям под страхом батогов и изгнания со службы наистрожайше запрещалось принимать чьи-либо челобитные и письма на имя государя. Но здесь был другой случай – Ширяев не знал, что находится внутри пакета, и это его вполне оправдывало. У лакея хватило ума не распечатывать конверт, адресованный Петру, и он отнес его к кабинет-секретарю императора Макарову, объяснив, как письмо попало к нему.
Как впоследствии выяснилось, Петра извещали, конечно, анонимно, что Виллим Монс, Иван Суворов, брат Василия Ивановича Суворова и дядя будущего, тогда еще не родившегося, великого полководца, а вместе с ними царский шут Балакирев и особо доверенный Виллима Монса стряпчий Егор Столетов, говорили анонимному доносителю о некоем тайном злоумышлении новоиспеченного камергера на жизнь и здоровье императора. В конце концов письмо оказалось у Петра. Полагали, что в нем шла речь и о любовной связи Виллима Монса с Екатериной Алексеевной, а также о взятках, которые, пользуясь служебным положением, брали сам Монс, его сестра, царский шут Балакирев, стряпчий Столетов и другие.
10 ноября в величайшей тайне Петр сам отправился допрашивать Монса. Как только он вошел в комнату, где Виллим Иванович ждал допроса, тот упал в обморок и долго не приходил в себя. Казнь Глебова и его сообщников еще была свежа в памяти, и Монс понимал, если Петр так поступил с любовником своей бывшей жены, к тому же нелюбимой, то как же он поступит с безумцем, совратившим его любимую жену?
Монс – не Глебов, запираться не стал. На вопросы он отвечал пространно, чистосердечно признаваясь во всем. Писавший протокол Черкасов фиксировал далеко не все вопросы Петра и ответы Монса. Виллим Иванович подробно перечислил все подарки и подношения, которые брал за заступничество перед царем и царицей, за представление им челобитных и иных бумаг. Затем допрашивали еще одну его сестру, Матрену Ивановну, в замужестве Балк. Ей предъявили обвинения во взяточничестве, и она тоже во всем чистосердечно призналась.
Число взяткодателей оказалось столь велико и многообразно, что Петр приказал пройти по улицам Петербурга отряду преображенцев с барабанами. С ними шли бирючи-глашатаи, они призывали жителей столицы дать чистосердечные показания: приносил ли кто из них взятки Виллиму Монсу и его сестре? За утайку и плутовство обещалось строгое наказание. Страх перед Петром был столь велик, что до самой смерти императора, случившейся через два месяца, к Санкт-Петербургскому полицмейстеру Девьеру приходили с повинной десятки лиц всех состояний. Больше было представителей высшей знати – царевны Анна Иоанновна и Прасковья Ивановна, князья Репнины, Троекуровы, Вяземские, и даже от самого светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова тоже пришла повинная.
Верховный суд, не разбирая всех материалов, ограничился установлением трех бесспорных фактов мздоимства. А так как, по Указу от 25 октября 1723 года, взяточничество на государственной службе каралось смертью и конфискацией имущества, то Монс был приговорен к смертной казни, его сообщники – к наказанию кнутом и ссылке. Петр приговор утвердил.
15 ноября Монса, Столетова, Балакирева и Матрену Балк (в девичестве – Монс, в замужестве – Балк) перевели в Петропавловскую крепость. Сообщников Монса приговорили к наказанию кнутом и ссылке. Ивану Суворову удалось оправдаться.
В ночь перед казнью Виллим Монс написал стихи на немецком языке. Их подстрочный перевод звучит так: «Итак, любовь – моя погибель.// В груди моей горел огонь страстей.// И он – причина моей смерти…/ Моя погибель мне известна,/ Я отважился полюбить ту,/ Которую должен был лишь уважать./ И все же я пылаю к ней страстью».
Даже если бы Монс не оставил этих стихов, современники и потомки вряд ли считали бы дело Монса борьбой со взяточничеством, было понятно, что это прежде всего акт мести за прелюбодеяние с императрицей.
Уже известный нам Вильбуа пишет со слов одной из фрейлин, девушки-француженки, прислуживавшей принцессам Анне и Елизавете, оказавшейся невольной свидетельницей возвращения царя из Петропавловской крепости после допроса Монса: «Приступ гнева Петра против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее». Далее Вильбуа писал: «Он имел вид такой ужасный, такой угрожающий, такой вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен как смерть, блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось, было в конвульсиях. Он несколько минут походил, не говоря никому ни слова, и, бросив страшный взгляд на своих дочерей, он раз двадцать вынул и спрятал свой охотничий нож, который носил обычно у пояса. Он ударил им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривилось страшными гримасами и судорогами. Эта немая сцена длилась около получаса, и все это время он лишь тяжело дышал, стучал ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и все, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он хлопнул дверью с такой силой, что разбил ее». Вильбуа утверждал, что Петр хотел казнить и Екатерину, поступив с нею «так, как поступил Генрих VIII, английский король, с Анной Болейн». Петра отговорили от этого А. И. Остерман и П. А. Толстой. Они сказали, что если казнить Екатерину за супружескую неверность, то встанет вопрос о том, кто подлинный отец ее дочерей? И тогда ни один из европейских принцев не сможет жениться на русских великих княжнах. А именно в эти дни шли переговоры о женитьбе голштинского герцога Карла Фридриха на какой-либо из дочерей Петра и Екатерины. Этот резон Петр посчитал для дела решающим и сумел смириться.
16 ноября 1724 года всех обвиняемых привели на Троицкую площадь к только что выстроенному эшафоту. Монс, одетый в нагольный тулуп, шел твердым шагом и спокойно поднялся на эшафот. Он отдал сопровождавшему его пастору золотые часы с портретом Екатерины на крышке, снял тулуп и лег на плаху. Когда отрубленную голову красавца-камергера воткнули на заранее приготовленный высокий шест, внизу поставили сестру казненного Матрену и, обнажив ей спину, пять раз ударили кнутом; кровь с головы брата в это время стекала по шесту на ее плечи. Затем пятнадцать ударов кнутом получил Егор Столетов, а шестьдесят ударов батогами получил Балакирев. Однако Петр не был бы самим собой, если бы сразу и решительно предал забвению происходящее. Голштинский посол в России – граф Геннинг Фредерик Бассевич – в оставленных «Записках» утверждал, что император привозил Екатерину на место казни Монса и заставлял смотреть на его отрубленную голову. Через несколько дней Столетова и Балакирева отправили в крепость Рогервик (ныне – эстонский город Палдиски), а Матрену Балк – в Тобольск.
Эта история имела продолжение. Петр приказал отрубленную голову красавца-камергера положить в банку со спиртом и привезти к нему во дворец. Там он принес свой трофей Екатерине и поставил на столик в ее спальне. Петр долго гневался на Екатерину и перестал спать с ней в одной постели.
Так продолжалось несколько дней, пока Екатерина, заплакав, не упала перед мужем на колени, во всем винясь и прося прощения. Утверждают, что она простояла на коленях три часа и сумела вымолить у него отпущение грехов. И только после этого голова Монса была отправлена в кунсткамеру, где и оказалась рядом с головой Марии Даниловны Гамильтон – любовницы Петра, казненной.
Головы эти хранились в подвале, в особых банках, куда время от времени наливали новый спирт. В 1780 году, более чем через полвека после происшедшего, президент Академии наук княгиня Екатерина Романовна Дашкова заинтересовалась, куда уходит так много спирта? И получила ответ, что спирт идет на сохранение двух человеческих голов – Гамильтон и Монса. Дашкова рассказала об этом Екатерине II, и та велела принести и показать ей эти головы. Все видевшие их удивлялись и тому, что головы хорошо сохранились, но еще более – их необыкновенной красоте. После этого Екатерина II приказала предать головы земле.

Родился Монс в 1688 году, был он братом Анны Монс, первой возлюбленной Петра. Двадцатилетним поступил в армию, участвовал в сражениях под Лесной и Полтавой. Пётр заметил ловкого и смышлёного молодого человека и взял себе в адъютанты. Ещё одна сестра Монса, Матрёна Ивановна, по мужу Балк, статс-дама царицы Екатерины Алексеевны, помогла в 1716 году стать брату камер-юнкером царицыного двора. Скоро он уже управлял вотчинной канцелярией государыни.

Монсу нет ещё тридцати, царица только на четыре года его старше. Он очень хорош собой, в меру воспитан и умеет развлечь скучающую государыню. Пётр же весь в делах и заботах, всё время в разъездах, к тому же стал часто болеть. И случилось то, что должно было случиться...

Сын золотых дел мастера из Немецкой слободы в Москве, Виллим Монс стал «сильной персоной». К нему начали обращаться за помощью многие люди, и он помогал, конечно, небескорыстно. Все знали, что царь любит свою Катеньку и мало в чём может ей отказать. Ну а Катенька всегда готова была пойти навстречу Виллиму Ивановичу.

Даже всесильный Александр Данилович Меншиков не раз обращался к Монсу, дарил ему породистых лошадей, кареты. Царь устал уже от безудержного воровства своего некогда любимого Данилыча. Только недавно был публично казнён за лихоимство сибирский губернатор князь Матвей Гагарин. Меншикову грозила та же участь. И Виллим Иванович помог. Царь сказал только: «Если, Катенька, он не исправится, то быть ему без головы. Я для тебя на первый раз прощаю».

КОРОНАЦИЯ

Взятки «за помощь» Монсу давали князья Долгорукие, Голицыны, Черкасские, Гагарины, граф Головкин, баронесса Шафирова, Артемий Волынский и многие другие. И самые запутанные, самые «неправедные» дела быстро решались...

В конце 1723 года, после двенадцати лет супружества, Пётр решил короновать свою Катеньку. Коронация состоялась 7 мая 1724 года в Успенском соборе Московского кремля. Екатерина Алексеевна стала императрицей. По случаю такого события многих наградили. Монс в те дни стал камергером. Как это часто бывает, все окружающие знали об измене Екатерины, не ведал об этом только муж...

Ничто, казалось, не предвещало любовникам беды. А беда уже стояла на пороге. У Монса был доверенный человек (мы бы назвали его личным секретарём) - Егор Столетов. Ему поручалось разбирать переписку между государыней и Монсом. Ведал Столетов и всеми хозяйственными делами своего патрона. И сам брал взятки с тем, чтобы чья-либо просьба быстрее дошла до ушей государыни. К тому же Столетов был болтлив, да ещё любил прихвастнуть своей близостью к сильным мира сего.

Родные Виллима Монса и люди, к нему расположенные, не раз убеждали его, что Егора Столетова надо от дел отстранить. Монс же отвечал так: «Виселиц у нас много! Если Егор какую пакость сделает, то не миновать ему виселицы». И всё оставалось по-прежнему.

Был у Монса ещё один доверенный человек, Иван Балакирев, бывший стряпчий, а потом солдат гвардии. Нам он известен как знаменитый шут, которым стал, однако, только при Анне Иоанновне. Зашёл как-то Балакирев к своему приятелю, обойного дела ученику Ивану Суворову. Рассказал, что носит письма от царицы из Преображенского к Монсу в село Покровское. А письма те опасные. И если что, то ему первому головы не сносить.

Суворов и раньше знал, что это за письма, и вскоре (в ночь на 27 апреля) поведал о них своему приятелю, Михею Ершову. Добавил, что одно письмо было «сильненькое», так что и говорить о нём страшно. В нём рецепт питья из трав для «хозяина». Вроде как отрава... Ершов решил обо всём этом сообщить властям (или, как тогда говорили, подать извет). Надо полагать, боялся за себя: как бы голову не сложить за недонесение.

Однако с изветом пришлось подождать, в Москве шли коронационные торжества. Ершов передал свой донос лишь в конце мая, да, видно, не в те руки. Царь о нём так и не узнал, а вот Екатерина Алексеевна дозналась, и с ней 26 мая случился удар. Когда она стала поправляться, царь, успокоенный, в середине июня уехал в Петербург.

ДОНОС НАХОДИТ АДРЕСАТА

5 ноября 1724 года дворцовый лакей Ширяев шёл по Невской першпективе, как вдруг кто-то сунул ему в руки письмо, якобы взятое с почты. Ширяев разорвал пакет, внутри был ещё один, на имя царя Петра. Дворцовым служителям было категорически запрещено принимать какие-либо письма или челобитные в адрес государя. Ширяев подумал и отнёс-таки этот пакет, не вскрывая, кабинет-секретарю императора Макарову.

В пакете оказался майский донос Михея Ершова и, видимо, то «сильненькое» письмо, о котором уже упоминалось. Пётр сразу же распорядился доставить Ивана Суворова в Тайную канцелярию. Были арестованы и привезены в Петропавловскую крепость Столетов и Балакирев. Начались допросы «с пристрастием». 8 ноября Пётр ужинал у Екатерины. Монс в тот день был в ударе и, по словам саксонского посла Лефорта, «долго имел честь разговаривать с императором, не подозревая и тени какой-нибудь немилости».

Вернувшись домой после застолья у её величества, Монс уже готовился ко сну, когда к нему без стука вошёл начальник Тайной канцелярии Андрей Ушаков и предъявил ордер на арест. У Монса отобрали шпагу, опечатали все бумаги и отвезли его в дом Ушакова, которого даже в официальных бумагах именовали «инквизитором».

В понедельник, 9 ноября, в кабинете императора уже лежали бумаги Монса, а потом привели и его самого. Несчастный любовник не выдержал ужасного, полного жажды мести и, вместе с тем, презрительного взгляда царя и упал в обморок.

Царь велел убрать Монса, а сам стал просматривать его бумаги. Там было много писем разных лиц с просьбами «помочь», но любовных записочек Екатерины не нашлось. Кстати, императрица, вообще-то говоря, писать не умела. Свои любовные послания она диктовала сестре Монса, Матрёне Балк.

УНИЧТОЖЕННОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

Весть об аресте бывшего фаворита мгновенно разнеслась по Петербургу, но говорили об этом только шёпотом. Денщики и фрейлины - и те были перепуганы. Царица заперлась во внутренних покоях дворца. Царь продолжал разбирать бумаги Монса. Вероятно, в тот день он уничтожил своё завещание о передаче престола в случае своей смерти Екатерине. Потом подумал, что его дочери до сих пор не пристроены. Тут же последовал приказ Андрею Остерману ехать к герцогу Голштинскому и сообщить ему, что царь согласен выдать за него свою дочь и даже назначил день обручения. Правда, которая из дочерей предназначалась герцогу, он не уточнил...

Карл-Фридрих, герцог Голштейн-Готторпский жил в России уже четвёртый год. Этот невзрачный молодой человек маленького роста, слабого телосложения мог претендовать и на шведский престол, и на владение герцогством Шлезвиг. Пока же он владел только городом Киль. Герцог приехал к Петру Первому за поддержкой, а также с тем, чтобы жениться на одной из его дочерей. Шли месяцы и годы, царь всё обнадёживал герцога, поил его вином без всякой меры, но не говорил ничего определённого. И вот теперь желанный час для Карла-Фридриха настал.

Вернёмся, впрочем, к несчастному любовнику. 10 ноября Пётр сам допрашивал Монса. Записи этого допроса сохранились, однако речь там идёт только о взятках. Говорили, что Пётр, вернувшись с допроса, чуть не зарезал Екатерину. Известный русский историк М.И. Семевский считал этот слух маловероятным. По его мнению, Екатерине и на этот раз удалось обуздать бешеный нрав мужа. Но, конечно же, в их отношениях появилась глубокая трещина. Пётр даже собирался судить жену за супружескую измену, однако князь А.И. Репнин и некоторые другие вельможи уговорили его этого не делать. Судьба царской династии в этом случае могла оказаться под угрозой.

Императрица Екатерина

Суд, как и ожидалось, обвинил Монса только во взяточничестве и, следуя царской воле, приговорил к смертной казни. Матрёну Балк велено было бить кнутом и сослать в Тобольск. Столетова - также бить кнутом и отправить на каторгу на десять лет. Балакирева - бить батогами; каторги ему определили три года.

Рано утром 16 ноября на Троицкой площади в Петербурге голова Виллима Монса скатилась с плеч. Долго ещё, выставленная на шесте, она пугала петербургских жителей. Через два месяца, 28 января 1725 года, умирает Пётр. Гвардия, вопреки его воле, провозглашает Екатерину самодержавной императрицей.

Новая самодержица вернула свободу всем осуждённым по делу Монса. В своей спальне она хранила его табакерку, трубку и лорнет. Процарствовала самодержавная Екатерина недолго, всего два с лишним года, и скончалась в мае 1727-го. Правда, выдать свою старшую дочь Анну за герцога Голштинского всё-таки успела. И в результате этого, в сущности, случайного брака не угасла династия Романовых.