С. есенин разговаривает о литературе и искусстве

Без Есенина Глубокое горе изменило жизнь Галины. Не хотела верить, что любимого теперь нет в живых, хотя об этом ей напоминали события ежедневно и ежечасно. Читала доступные ей публикации о смерти поэта. Не понравился ей некролог «О Сергее Есенине», опубликованный 31

На могиле С. Есенина Вот, Сергей Алексаныч, примите Земляка запоздалый поклон: Вы – питомец Октябрьских событий Я – свидетель застойных времен. Мы родня: Вам Кузьминская волость Подарила к стихам интерес, А меня стихотворная робость Загоняет в Кузьминский лес. Может,

Иван Белоусов Цветок неповторимый (У гроба Сергея Есенина) Его душа жила, страдая. Страдая, в вечность отошла… Вот, что я записал в своем дневнике, когда узнал о смерти Сергея Есенина – и вспомнил: передо мной стоит скромный, белокурый мальчик, – до того робкий, что боится

В. Шершеневич вспоминает: «Появился Иван Грузинов. Это был вялый человек, выпустивший какую-то скучнейшую книгу по имажинизму и книгу стихов, где все вещи были названы своими именами. Книга была конфискована. Грузинов недоумевал: почему ему инкриминируются те слова, которые напечатаны в «Словаре» Даля? Был он тих и бесталанен. Года два назад я встретил его в Воронеже. Он что-то делает, но, к счастью для поэзии, он о ней забыл». Суждение весьма несправедливое, но оно вполне объясняется разностью методов «урбаниста» Шершеневича и «крестьянствующего» Грузинова.

И. В. Грузинов, родившийся в крестьянской семье (1893-1942), начал печататься с 1912 года. В 1919 году вошел в группу имажинистов. Б. Глубоковский определил его следующим образом: «Из дерева сделан. Топором тесали, орудием немудрящим, простым. Топором. И сам из дерева. Протянет полено - думаешь, к чему?

Глянь - рука, здороваться хочет. Хитрый. В глазах лукавинка русская - во какая! И наивно прячет эту лукавинку самую под пенсне Грузинов. На черта?

Кто его разберет! Грузинов не любит движения. Что ему город? Неподвижное любит он. Зато ядреное да здоровое. Ничего у него не движется.

Хлеб. Не мистический, клюевский, а грузинов-ский. Им не причащается Грузинов - ест его и описывает с аппетитом: На скатерти с полудня разлеглась Ржаная, как свинец, тяжелая, коврига; А рядом с ней вздыхает томно рыхлый ситник.» («Маски имажинизма», 1919)»п. Читатель, которому неизвестна имажинистская направленность поэта, никогда не заподозрит его в этом « пороке». Его метафора - классическая по содержанию: Крылатое отяжелело время, Как стрекоза, прильнувшая к огню. И так легко - упасть и не проснуться. Иногда ощущение природы восходит или по-имажинистски «опускается» до ощущений поэтов пушкинской эпохи («В тени кленовой дева ли...»). В крестьянской имажинистике обращение к архетипи-ческим образам особенно заметно у Грузинова и выражено с полной определенностью: «Вот булькает река, и мнится пращур мой на берегу суглинок «липкий режет сошником». Орнаментом становится образ у Грузинова; поэт активно размышляет о свойствах, которыми народ воссоздает свои «поэтические воззрения».

«Имидж» превращается в архетип. Это птицы, кони, петухи, звери, деревья, трава и так далее. Но если перейти к рассмотрению самих образов Грузинова, то сразу заметим, что в них почти нет ничего самостоятельного, так как их основные «несущие» части уже давно бытовали и в фольклоре, и в «этикетной» литературе. И. Грузинов умеет «сбить ритм», он не боится - или не понимает, что этого надо бояться - использовать в поэзии фразеологизм; он пользуется диалектизмами и прибегает к обязательному имажинистскому «шоку» от образа, возникшего в «запрещенном приеме», - бодлеровская «падаль», «вонючие внутренности» и т. д.: ...На приманку к логову листвяному снесу Скусные собачьи потроха. И когда луна жеребой растопырится, Пуздро красное опустив на голый сук, Дряхлый филин у дупла завоет, И волчица мутным маревом на падаль кинется, - У звериной притаясь тропы, Я, не дрогнув, ржавые взведу курки. («Дичь», 1923) По-видимому, главной задачей поэта считалось осуществление «словесного узоречья», где должны совмещаться в самом немыслимом виде всевозможные формы культурного и народного происхождения. В каждом действии, в любом мировом событии можно обнаружить красоту, красоту жизни и красоту смерти. Так, смерть быка даже не метафоризи-руется: крестьянский ум полагает, что человек должен есть, и возникает фламандская радость от вечного процесса съедения животных: Бьет кровь в лохань, Где сдохлись за ночь мутные помои, И, брызнув на зипун Хозяина, слипается, как черное клеймо.

Парные потроха - Зеленой грудою у ветхого плетня. («Бычья казнь», 1921) Поэзия Грузинова подчас натуралистична, но только в той форме, которая не дает забыть вещественную суть самого предмета. Это реализуется в красках. Радость бытия во фламандском искусстве заменяет или отменяет всевозможную рефлексию. Следует сказать, что поэты первых лет революции, например Багрицкий, пытались отождествить свое время с эпохой Ренессанса - отсюда тема тотального плодородия, изобилия, рожденного землей съестного, изображения рыбы, мяса, птицы, фруктов и овощей.

В этой традиции работает и И. Грузинов. Тема обеда, не последняя для йсителя 20-х годов, решена у него не имажинистскими метафорами, а вполне по-державински: 4вареная говядина разбухла и размякла», «колесики копченой колбасы», «китайские, волоцкие и грецкие орехи» и т. д. Когда Н. Заболоцкий в 1929 году напишет такую же «историю», для него важно будет, что съедобное более одушевлено, чем сами съедающие: «А рядом проклинает детство Цыпленок, синий от мытья. Он глазки сонные закрыл, наморщил разноцветный лобик, и тельце сонное сложил в фаянсовый столовый гробик...». Грузинова же развлекает сама мета-форизация сервированного стола в прямом смысле: Пустые рюмочки жеманятся, как модницы московки, Готовые кокетливо хихикнуть, Готовые звенеть стеклянным смехом, И морщатся галантные умытые графины... («Из дерева», 1922) Бытописательство крестьянской жизни осуществляется Грузиновым отчасти есенинским приемом «струения образа», когда перепутываются приметы человека, растения и животного.

Невеста на свадьбе - «бабочка-капустница», «жених в суконной тройке - таракан», туман «пушистый хвост повесил на плетень», «седые пучеглазые лягушки к полуночи накрякали болотного тумана» и т. д. Иногда, совершенно забывая об исповедуемом методе, Грузинов, не мудрствуя «образом», творит стих как прозу: Зеленую степенно глушат мужики, А бабы, красную пригубив церемонно, И зарекаясь и божась, Отводят рюмочку рукою загорелой. («Из дерева», 1922) Грузинов заявил себя и как теоретик имажинизма, издав книгу «Имажинизма основное» (М., 1921) и несколько статей в сборнике «Гостиница». Не очень понятно, почему книга имела так мало успеха в среде его соратников, она не хуже соответствующих работ Шершеневича и Мариенгофа. Поэт выдвигает в ней ряд интересных положений. Например, соображение о том, что поэзия имажинизма близка частушке, в которой первая часть фиксирует впечатление, не связанное логической связью с впечатлением второй части. С другой стороны, он заметил сходство этой системы с системой построения японской танки.

Правда, для Востока немыслим «каталог образов», действительно дающий некоторую «частушечность». Диспут имажинистов с Брюсовым и Маяковским интересен выпадом Грузинова против футуризма: «Футуризм лежит за гранью подлинного искусства, как и всякий натуралистический лубок и фельетон. Вспомните драму „Стенька Разин" Василия Каменского, а также „Мистерию-буфф" и поэму „Сто пятьдесят миллионов" В. Маяковского. Чем эти произведения отличаются от плаката и фельетона?»12. Широко известно мнение критики 20-х годов о поэме «Хорошо!», которая обвинялась в «эстетизме» и являла собою как бы факт «чистого искусства», вредный для данной эпохи. Построенная на изощренных метафорах, она «лишена содержания», которое утрировано хрестоматийно.

Книги стихов И. Грузинова: «Волчья сыть» и «Избяная ». М., «Современная Россия», 1925. («Сыть» была арестована по обвинению в «порнографии».) Рюрик Ивнев В трактате Шершеневича «Кому я жму руку» автор обращается к Рюрику Ивневу (1891-1981): «В тебе зажигается религиозное начало имажинизма. Без веры и без религиозного сознания нет человека. Без религиозного песнопения нет идеи. И имажинизм был бы кабинетным препаратом, если бы он не был оживлен и одухотворен изнутри междупланетной ритмической религиозной истиной». И далее: «Два понятия: „огонь" и „Рюрик Ивнев" неразлучимы в моем осознании»13. И действительно, метафора огня - основная у Ивнева: «Самосожжение», «Золотосмерти», «Пламя пышет», «Пламя язв», «Солнце во гробе» - названия книг Ивнева.

Отдельные строки стихов Ивнева: Видишь, в божьем огне Тело мое не горит... И над воздушным пламенным костром Качается, как всадник, месяц стертый... Сгореть! но сердцем не сгораю, А только медленно горю. Как сожженным огнем своим Не сгорая до тла горю... Возможно, в рамках имажинизма Ивнев самый «экзистенциальный» художник. «Экзистенция» понимается им как существование индивида, его внутренняя субъективная жизнь. Далее, конечно, герой поэзии изолируется от внешних процессов и превращается в «субъективного» мыслителя, занятого изучением самого себя.

Оправдание тому - человек не может быть «научно» понят, познать его или себя может только художник.

Иван Васильевич Грузинов (8 ноября , Шебаршино , Московская губерния - , Кунцево) - русский поэт, критик, участник группы имажинистов , один из друзей Сергея Есенина .

В творчестве Грузинова значительное место занимают стихотворения о русской деревне.

Биография

Родился 8 ноября 1893 года в деревне Шебаршино (ныне Можайский район Московской области) в крестьянской семье .

Окончил учительскую школу, работал народным учителем Бронницкого уездного земства, в годы Первой мировой - служил в Коломне в запасном полку писарем, затем писарем же на Юго-Западном фронте.

В конце 1917 вернулся в Москву. Работал в Московском уездном совете по внешкольному образованию, затем как поэт, критик и редактор - в ленинградской «Красной газете », издательстве Союза поэтов, издательстве «Сегодня» и т. п.

В третий раз арестован в ночь с 10 на 11 июня 1927 по месту проживания: Москва, Столешников пер. 5 кв. 12. Обвинен в «пропаганде, направленной в помощь международной буржуазии», 1 сентября 1927 постановлением ОСО при Коллегии ОГПУ выслан в Сибирь сроком на три года, ссылку отбывал в городе Киренске Иркутской губ.

16 августа 1929 постановлением ОСО при Коллегии ОГПУ лишен права проживания в Москве, Ленинграде, Харькове, Киеве, Одессе, Ростове-на-Дону (режим «минус шесть») с прикреплением к определенному местожительству (Воронеж) сроком на три года (дело ссыльного хранилось в архиве Воронежского УВД, считается утраченным).

Не ранее лета 1931 смог вернуться в Москву.

В 1939-1940 годах подготовил итоговый сборник стихов, не опубликованный при жизни Грузинова .

в 1942 году он умер в Кунцеве от голода , могила утрачена.

Публикации

• 1915 - «Бубны боли»
• 1921 - «Бычья казнь», 150 нумерованных экземпляров. «Имажинист», Москва. Графика М. Тарханова.
• 1926 - «Западня слов». М.
• 1926 - «Роды». М.
• 1926 - «Малиновая шаль». М.
• 1927 - С. Есенин разговаривает о литературе и искусстве. М.: Всероссийский союз поэтов.

Напишите отзыв о статье "Грузинов, Иван Васильевич"

Литература

• Гончаров В. А., Нехотин В.В . «Меж свечой и мной»: Неизвестные страницы биографии поэта Ивана Грузинова // Слово: Российский журнал художественной литературы и общественной мысли. - 1999. - № 6. - С. 92-95.
• Век Грузинова и Хабиас // Тихие песни: Историко-литературный сборник статей к 80-летию Л. М. Турчинского . - М.: Трутень, 2014. - С. 219-241.

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Грузинов, Иван Васильевич

Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.

Владимира Маяковского в первый раз я увидел на одном из поэзоконцертов Игоря Северянина.

Это было в конце 1914-го или в 1915 году в Политехническом музее.

Когда поэзоконцерт, в сущности, был окончен, конферансье или кто-то другой из находившихся в эстраде людей объявил о выступлении Маяковского.

Маяковский, сделав шага два-три вперед, начал чтение стихов.

Он был тогда еще очень молод. Ему едва-едва перевалило за двадцать лет. Маяковский прочел отрывок из поэмы «Облако в штанах», которая в то время им слагалась.

В числе многих других строк он прочитал тогда на вечере поэзии Игоря Северянина и эти:

А из сигарного дыма ликерного рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!

Публика, состоявшая, по-видимому, почти сплошь из приверженцев и поклонников Игоря Северянина, отнеслась к Маяковскому более чем холодно. После чтения стихов на некоторое время водворилась полная тишина. Затем люди, сделав вид, что они никак не реагируют на стихи Маяковского, зашевелились и двинулись к выходу.

Такой холодный прием публики, по-видимому, взволновал молодого поэта. Он начал нервничать, закурил на эстраде папиросу. <...>

4

На одном из литературных вечеров мне пришлось вновь увидеть Маяковского.

В Политехническом музее, не помню точно когда, он читал одно из своих новых произведений. Если не ошибаюсь, он выступал тогда с «Мистерией-буфф».

Состав публики на этот раз был совсем иным по сравнению с тем, какой бывал когда-то на поэзоконцертах Игоря Северянина.

По внешнему виду слушатели вечера поэзии Маяковского были весьма демократичны.

Маяковский, обладавший большим опытом публичных выступлений, умел быстро ориентироваться в аудитории.

Публика, присутствующая на данном вечере поэзии, заинтересовала его и понравилась ему. Маяковский врезался в самую гущу публики.

Случайно я оказался рядом с Маяковским и в первый раз видел его лицом к лицу.

Маяковский завел с аудиторией разговор о поэзии. <...>