§ 10. Обострение классовой борьбы в конце первой четверти XV в. Предпосылки феодальной войны второй четверти XV в. Конец XIV и первая четверть XV в. (время княжения Василия I) представляют собой важный этап в процессе формирования Русского централизованного государства.

89 лет назад, 9 июля 1928 года, И.В. Сталин выдвинул лозунг об обострении классовой борьбы по мере продвижения к социализму.

9 июля 1928 года Иосиф Виссарионович в своей речи заметил: «…по мере нашего продвижения вперед, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а Советская власть, силы которой будут возрастать все больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов, политику разложения врагов рабочего класса, наконец, политику подавления сопротивления эксплуататоров, создавая базу для дальнейшего продвижения вперед рабочего класса и основных масс крестьянства.

Нельзя представлять дело так, что социалистические формы будут развиваться, вытесняя врагов рабочего класса, а враги будут отступать молча, уступая дорогу нашему продвижению, что затем мы вновь будем продвигаться вперед, а они – вновь отступать назад, а потом «неожиданно» все без исключения социальные группы, как кулаки, так и беднота, как рабочие, так и капиталисты, окажутся «вдруг», «незаметно», без борьбы и треволнений, в лоне социалистического общества. Таких сказок не бывает и не может быть вообще, в обстановке диктатуры пролетариата – в особенности.

Не бывало и не будет того, чтобы отживающие классы сдавали добровольно свои позиции, не пытаясь сорганизовать сопротивление. Не бывало и не будет того, чтобы продвижение рабочего класса к социализму при классовом обществе могло обойтись без борьбы и треволнений. Наоборот, продвижение к социализму не может не вести к сопротивлению эксплуататорских элементов этому продвижению, а сопротивление эксплуататоров не может не вести к неизбежному обострению классовой борьбы.

Вот почему нельзя усыплять рабочий класс разговорами о второстепенной роли классовой борьбы…» (Сталин И. Сочинения, т.11. М., 1949 г., с.171-172).

3 марта 1937 года в своем докладе на Пленуме ЦК ВКП(б) Сталин развил этот принцип большевизма: «…Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным.

Это не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с Советской властью.

Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обреченных…» (Сталин И. «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» («Слово товарищу Сталину». М., 1995 г., с.121-122).

Сегодня, благодаря безграмотным в теории хрущевцам, бытует ошибочное мнение, что автором идеи об обострении классовой борьбы по мере усиления строительства социализма является Сталин. Это не так. Иосиф Виссарионович воспринял эту идею у Ленина и развил ее. Но автором этого принципа является Владимир Ильич. В конце мая 1919 года в «Правде» была опубликована статья Ленина «Привет венгерским рабочим». В этой работе Владимир Ильич, в частности, пишет: «…Уничтожение классов – дело долгой, трудной, упорной классовой борьбы, которая после свержения власти капитала, после разрушения буржуазного государства, после установления диктатуры пролетариата не исчезает (как воображают пошляки старого социализма и старой социал-демократии), а только меняет свои формы, становясь во многих отношениях еще ожесточеннее (выделено мной. авт.)» (Ленин В.И. Сочинения, 3-е издание, т. XXIV, с.315).

Этот ленинско-сталинский принцип получил свое подтверждение особенно в тридцатые годы XX века, когда намного увеличилось количество случаев вредительства, диверсий на заводах, железных дорогах, покушений на жизнь руководителей Советского государства. За примерами далеко ходить не надо. В 1935 году, когда Сталин отдыхал на Черном море в районе мыса Пицунда, катер, в котором находился Вождь, был обстрелян с берега. В 1934 году, во время поездки по Кузбассу машина В.М. Молотова едва избежала подготовленной врагами народа аварии, грозившей летальным исходом для пассажиров.

Само начало Великой Отечественной войны подтверждает тезис об обострении классовой борьбы. Капиталисты, видя, что СССР стремительно развивается, идет вперед и уже стоит на пороге строительства коммунистического общества, способствуя крушению капитализма во всем мире, решили сорвать этот процесс и натравить гитлеровцев на Советский Союз.

Урок на будущее

Хрущевцы, являвшиеся хорошо замаскированными агентами мирового империализма, отбросили ленинско-сталинский тезис об обострении классовой борьбы и объявили его ошибочным для того, чтобы ослабить бдительность советских людей, притупить оружие борьбы с врагами Советской власти. Отказ КПСС от этого большевистского принципа стал одной из причин проникновения в партию на высшие должности отъявленных врагов народа вроде Горбачева или Ельцина. Они вместе со своими единомышленниками, пролезшими на важные должности в КПСС, и развалили СССР. Если бы высшие партийные деятели после 1953 года руководствовались этим ленинско-сталинским принципом об обострении классовой борьбы, то никакая антикоммунистическая падаль не смогла бы ничего сделать в деле разрушения Советского Союза.

После смерти И.В. Сталина классовая борьба в СССР не прекратилась, а еще более обострилась. Внешним проявлением этого процесса оказались отстранение ярых соратников И.В. Сталина от власти, снятие их с ключевых постов, известные антихрущевские народные выступления в Тбилиси, Новочеркасске, внутрипартийные противоречия в КПСС, когда от власти наглым образом была отстранена группа Молотова, Маленкова, Кагановича. После ухода Хрущева с должности первого секретаря ЦК классовая борьба также не утихала, хотя и приобрела более скрытые формы.

Примером тому может послужить покушение на жизнь Брежнева во время одной из демонстраций на Красной площади, внутрипартийная борьба, когда сталинские кадры снимались с ключевых должностей, а на замену им приходили сторонники Хрущева и Брежнева. Конфликт СССР и Китая в конце 60-х годов также служит примером обострения классовой борьбы. Четыре смерти подряд первых лиц государства в течение менее чем трех лет (1982-1985 гг.) – Брежнева, Андропова, Устинова, Черненко, наводят на мысль о том, что все это не случайно: кто-то настойчиво и целенаправленно расчищал дорогу Горбачеву и Ельцину. Это тоже является примером обострения классовой борьбы. Мы уж не говорим о том, что происходило во время «перестройки», когда антисоветские силы были на коне и сделали все возможное для ликвидации социализма.

Все это для нас – урок на будущее. Когда наша страна вновь станет социалистической, мы должны поставить во главу угла ленинско-сталинский тезис об обострении классовой борьбы по мере усиления строительства социализма.

«Правда о Советской эпохе»

Широко известна фраза Иосифа Виссарионовича Сталина о том, что по мере движения СССР к социализму классовая борьба будет обостряться. Причем, последние лет пятьдесят данное высказывание приводится в основном в плане того, чтобы показать абсурдность и нелепость сталинского мышления: дескать, правитель этот был настолько неспособен к простейшему анализу, чтобы понять, что подобное утверждение есть чистый бред. Впрочем, еще чаще считается, что тут проявилась восточная хитрость «кровавого тирана», с помощью которой он подводил теоретическую базу под усиление своей тирании. При всей кажущейся незначительности данного факта (ну, считает кто-то слова давно умершего исторического персонажа глупостью или обманом, так пусть считает), он имеет глубокий и очень важный для нас смысл. Причем не связанный исключительно с личностью Председателя Совнаркома и Генерального Секретаря ЦК ВКП(б), а напротив, обозначающий особенности современного, постсоветского сознания, влияющие на современный мир.

Но обо всем по порядку. На самом деле, разбор конкретной ситуации с фразой «об усилении классовой борьбы» делался неоднократно. Причем довольно подробно. Этому посвящено немало статей на сталинистских и коммунистических ресурсах. Поэтому ограничусь кратким изложением ситуации. Во-первых, впервые подобное утверждение было сделано еще в 1928 году. И касалось оно вполне конкретной ситуации. Для понимания этот приведу утверждение (в сокращении, конечно).

«Разве НЭП отменяет диктатуру пролетариата? Конечно, нет! Наоборот, НЭП есть своеобразное выражение и орудие диктатуры пролетариата. А разве диктатура пролетариата не есть продолжение классовой борьбы?
Мы говорим часто, что развиваем социалистические формы хозяйства в области торговли. А что это значит? Это значит, что мы тем самым вытесняем из торговли тысячи и тысячи мелких и средних торговцев. Можно ли думать, что эти вытесненные из сферы оборота торговцы будут сидеть молча, не пытаясь сорганизовать сопротивление? Ясно, что нельзя.
Мы говорим часто, что развиваем социалистические формы хозяйства в области промышленности. А что это значит? Это значит, что мы вытесняем и разоряем, может быть, сами того не замечая, своим продвижением вперед к социализму тысячи и тысячи мелких и средних капиталистов-промышленников. Можно ли думать, что эти разоренные люди будут сидеть молча, не пытаясь сорганизовать сопротивление? Конечно, нельзя. …
Мы говорим часто, что необходимо ограничить эксплуататорские поползновения кулачества в деревне, что надо наложить на кулачество высокие налоги, что надо ограничить право аренды, не допускать права выборов кулаков в Советы и т.д., и т.п. А что это значит? Это значит, что мы давим и тесним постепенно капиталистические элементы деревни, доводя их иногда до разорения. Можно ли предположить, что кулаки будут нам благодарны за это, и что они не попытаются сорганизовать часть бедноты или середняков против политики Советской власти? Конечно, нельзя. …
Но из всего этого вытекает, что, по мере нашего продвижения вперед, сопротивление капиталистических элементов будет возрастать, классовая борьба будет обостряться, а Советская власть, силы которой будут возрастать все больше и больше, будет проводить политику изоляции этих элементов, политику разложения врагов рабочего класса, наконец, политику подавления сопротивления эксплуататоров…»
(Сталин И.В. Об индустриализации и хлебной проблеме. Речь 9 июля 1928 г. на пленуме ЦК ВКП(б)

В этом случае решение Ленина, которое, по сути, переводило большую часть страны на «самообеспечение», оставляя в управлении лишь небольшую, но наиболее модернизированную часть народного хозяйства, было единственно возможным. Разумеется, сейчас мы легко можем понять, насколько Владимир Ильич был прав – поскольку в ином случае изначально слабое, да еще и истощенное войной «современное общество» в России буквально растворилось бы в море послевоенного хаоса. А так, удалось не только сохранить модернизированное ядро, но еще и привести к его усиленному росту, при котором оно могло вытягивать активных личностей из «частнического болота». Впрочем, рассматривать природу НЭПа надо отдельно, поскольку он представляет собой одно из нетривиальных, но при этом правильных решений, принятых советским руководством в начале своего существования. Сейчас же можно отметить только, что, помимо несомненно положительных моментов, эта политика имела и неблагоприятные последствия. Это – неизбежное падение общей производительности народного хозяйства ниже дореволюционного уровня (везде, за исключением указанного выше ядра). Почему – понятно, так до Революции были крупные сельскохозяйственные предприятия, вроде помещичьих экономий, применяющие разделение труда и современные технологии, а после Революции основная отрасль российского производства оказалась разделена между мелко- и нетоварными крестьянскими хозяйствами.

А следовательно, рано или поздно, но данную проблему следовало бы решать. В данном моменте мы можем хорошо рассмотреть особенность работы ранних большевиков, и прежде всего, Владимира Ильича Ленина, позволивших, в конечном итоге, вывести страну из страшного кризиса. А именно – использование диалектического метода, при котором каждое решение проблемы выступает не как окончательной победой, но напротив, рассматривается как источник новых проблем, которые так же следует решить на следующем витке. Виток за витком раскручивая диалектическую спираль, большевики уверенно повышали негэнтропию общества, выходя из полной катастрофы 1917 года к устойчивому развитию 1920-1960 годов. Однако обратной стороной этого оказывалась проблема «обратного инжиниринга», а проще – непонимание сути случившихся побед, внешне часто выглядевшими, как чудо.

Отсюда – начавшиеся уже при жизни Ленина разговоры о его гениальности и складывающийся вокруг его имени культ. Этот культ – явление, крайне вредное, так как он мешал пониманию и использованию указанного выше диалектического механизма, делая акцент на свойствах личности самого Владимира Ильича (а вовсе не на применяемом им методе мышления). Но он был неизбежным – слишком уж отличался этот диалектический метод от того, что обыкновенно используется в жизни, слишком большая разница между ней и пресловутым здравом смысле. Поэтому даже для высших руководителей Советского государства она оставалась некоей разновидностью магии. Особенно потому, что эта «магия» в конечном итоге оказывалась крайне результативной.

В том числе и для товарища Сталина, который, как известно, был скорее практиком революционной борьбы, нежели человеком, разбирающемся в теории. (К чести своей, он понимал недостаток своей теоретической подготовки, и всю последующую жизнь занимался самообразованием.) Поэтому Иосиф Виссарионович на тот момент вряд ли мог ухватить суть данного спирального восхождения, оставаясь уверенным в «магичности» ленинской политики. Свято веря в гениальность Ильича, он выступал активным сторонником выбранного им пути НЭПа, выступая против критики его со стороны «левой оппозиции» (Троцкого, а затем и Зиновьева с Каменевым). Сейчас общепринято, что в данном конфликте речь шла исключительно о вопросе борьбы за власть, что таким образом будущий «кровавый тиран» разбирался с одной группой противников («левый уклонизм») при помощи другой («правый уклонизм»). Но это уже послезнание, предписывание Сталину некоего «хитрого плана», который он, якобы, осуществлял всю свою жизнь. На самом деле, ИМХО, все гораздо проще: а именно, пока НЭП прекрасно работал, любой человек, имеющий практический склад ума (а товарищ Джугашвили, как сказано выше, теоретиком не был), просто обязан был выступать в его поддержку.

Но, как уже было сказано, особенность ленинской системы развития состояла в восхождении по диалектической спирали. Т.е., то, что сегодня выступало оптимальным, завтра должно было быть заменено другим. К сожалению, времени Владимиру Ильичу было отпущено очень мало – пошатнувшееся после покушения в 1918 году здоровье уже не было никогда восстановлено, и в 1924 году Ленин скончался. Нам сейчас тяжело представить, как развивались события, останься Ильич у руля страны в последующие годы. Однако можно предположить, что он неизбежно пришел бы к устранению неблагоприятных следствий НЭПа. Т.е. – к началу индустриализации (тем более, что принятием плана ГОЭЛРО Ленин достаточно четко обозначил свою приверженность этой идее).

Однако Ленин умер, а остальные члены Политбюро, к величайшему сожалению, оказались неспособны к подобному филигранному владению диалектическим методом. Поэтому они все (а не только Сталин) предпочли поддерживать существующее положение вещей. Но чем дальше, тем яснее становилось понятно, что это – тупик. Производство хлеба в стране – главная основа и дореволюционной, и послереволюционной экономики - стабилизировалось, увеличить его было невозможно. Для этого была необходима модернизация сельского хозяйства, но она ограничивалась слабым развитием промышленности (и, в первую очередь, отсутствием индустриального производства сельхозтехники). В свою очередь, частное мелкотоварное хозяйство, так же, как и 1917 года, давало слишком мало прибавочного продукта, чтобы на основании его создать мощную производственную систему. Разумеется, можно было бы повысить продналог – однако это однозначно вело к массовой потере лояльности крестьянства, которая была так тяжело достигнута. Но главное – данное повышение налоговой нагрузки неизбежно вело бы к деградации крестьянских хозяйств раньше, нежели промышленность была создана.

В итоге чем дальше, тем яснее становилось то, что продолжение НЭПа ведет к неизбежному кризису. Сейчас тяжело сказать, когда это дошло до советского руководства, и в частности, до товарища Сталина. Но очевидно, что к 1928 году он данный момент понял со всей его очевидностью. Следовало сделать невозможное: сворачивание НЭПа было чревато переходом к катастрофе. А продолжение его означало неизбежную стагнацию, и, в конечном итоге, ту же катастрофу, только отложенную. В этом случае можно только догадываться, что стоило для Сталина решение о начале «нового витка» диалектической спирали – возможно, действительно то, что именуется интуицией. Он поступил так, как поступает не очень понимающий предмет, но умный и прилежный ученик. А именно – постарался скопировать метод своего учителя. В данной ситуации – развернул программу форсированной индустриализации в совокупности с массовой коллективизацией (т.е., крайне проблемный, но, в итоге прогнозируемый путь).

Тут нет смысла особенно подробно останавливаться на этом вопросе. Достаточно лишь заметить, что подобное применение ленинских методов в реальности оказалось как раз тем ключом, который позволил решить казавшиеся неразрешимыми до этого проблемы. Так же, как НЭП выступил компенсатором проблем, порожденных военным коммунизмом, индустриализация выступала компенсатором проблем, созданных НЭПом. Впоследствии в стране удалось провести еще один «виток» спирали развития, создав систему высокоорганизованного производства на базе созданной в 1930 годы индустриальной системы. Что, во многом, компенсировало ее проблемы (например, массовое распространение образования привело к значительному негативному воздействию форсированной урбанизации). А вот четвертого «витка» не последовало…

Впрочем, вернемся к тому самому сталинскому изречению 1928 года. Исходя из вышесказанного, можно увидеть, что она является попыткой применения «диалектического оператора» к текущей ситуации. А именно – в ней Сталин прямым текстом говорит, что НЭП – это хорошо, но, тем не менее, необходимо идти на его отмену. А значит – надо готовится к крайне неприятным проблемам, например, к борьбе с массовым слоем мелких хозяев (нэпманов и кулаков), выросших и укрепившихся благодаря данной политике. Т.е., надо готовится к тому, чтобы начать борьбу со своим же порождением, созданным благодаря деятельности Советской власти, как таковой, и товарища Сталина, в частности. Причем, чем эффективнее была эта деятельность на предыдущем этапе, тем сильнее будет сопротивление на следующем…

То есть, в данной фразе советский руководитель декларирует переход к диалектическому методу. Разумеется, тут не все так гладко, как хотелось бы. Например, Сталин считает, что основной проблемой будущего этапа выступит т.н. «классовая борьба», т.е., открытое сопротивление мелкобуржуазных классов. В реальности же, основным противодействием новому этапу выступало не столько сознательное противодействие кулаков и нэпманов, сколько то, что можно назвать «противодействием среды». Именно сложившаяся на селе мелкособственническая среда, а не сами «контрреволюционные элементы» стали основным тормозом планируемой коллективизации, поскольку крестьяне, находящиеся в ее культурном поле, просто не могли понять, какой смысл в объединении (чем новое лучше того, что было в «обыденном смысле»).

Более того, даже сама Советская власть «на местах» оказывалась поражена той же болезнью – ее структура оптимизировалась именно под действующую ситуацию, когда от руководства не требовалось умение работать в условиях «высокой напряженности». (А зачем, если задачу-минимум, нэповское хозяйство выполняло автоматически.) В связи с этим распространялся известный «нэповский» стиль бюрократии, очень хорошо описанный у Ильфа и Петрова или Зощенко – когда формировалась направленность работы на улучшение жизни самих бюрократов, вместо решения поставленных задач. (Хороший пример – описанный в «Золотом теленке» трест «Геркулес», всю свою деятельность сводящий к борьбе за занимаемое им здание.) Понятно, что в данном случае переход к активной индустриализации требовал совершенно иных моделей поведения.

Это, как ни странно, не было критичным – так как существовало указанное выше «модернизационное ядро». Но при этом сопротивление среды крайне возрастало. В итоге индустриализация и коллективизация превратились в процесс, в котором силы тратились именно на это, а не только и не столько на решение поставленных задач. Вполне возможно, что если бы переход к новому витку произошел несколько раньше, то затраты на это противостояние были бы поменьше. А строительство советского общества – эффективнее. Но для этого следовало бы иметь массовое распространение диалектического мышления, что, понятное дело, невозможно.

Тем не менее, успешное решение поставленной задачи (вернее, просто ее решение, поскольку в рамках классического мышления она неразрешима) показали верность сделанного шага. Это убедило советского руководителя в том, что его «модель» использования диалектики верна. Причем, и «в общем» (о том, что по мере развития социализма сопротивление возрастает), и в «частном» (о том, что это сопротивление будет представлять собой «классовую борьбу капиталистических элементов»).
Последнее оказалось критичным в плане понимания им примененного метода, поскольку скрывало главное – системные причины верно понятого усиления противостояния. Однако до определенного времени даже подобное «слабое» представление не особенно расходилось с реальностью. Более того, оно давало достаточно верные прогнозы.
Например, возьмем не менее широко известное обращение Сталина к той же теме, сделанное в 1937 году.

«Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперёд классовая борьба у нас должна будто бы всё более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы всё более и более ручным.
……….
Надо иметь в виду, что остатки разбитых классов в СССР не одиноки. Они имеют прямую поддержку со стороны наших врагов за пределами СССР. Ошибочно было бы думать, что сфера классовой борьбы ограничена пределами СССР. Если один конец классовой борьбы имеет своё действие в рамках СССР, то другой её конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств. Об этом не могут не знать остатки разбитых классов. И именно потому, что они об этом знают, они будут и впредь продолжать свои отчаянные вылазки.
Так учит нас история. Так учит нас ленинизм. Необходимо помнить всё это и быть начеку.» Доклад на Пленуме ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 г.

«Альтернативки» на эту тему в свое время были популярными на постсоветском пространстве (начиная с незабвенного «Ледокола» Резуна), но, как можно понять, использование диалектики полностью отметает эти варианты, оставляя только один путь – эскалацию «внешних сил» против Советского Союза с целью его уничтожения. И тут не важно, что реальные причины, заставившие в конечном итоге, Германию начать войну, были несколько иными – для диалектики это не важно. Она позволяет выявлять самые скрытые, тектонические процессы, а именно – то, что СССР неизбежно должен столкнуться в военном противостоянии с капиталистическим миром.

Однако при всем этом Сталин так же оставался в твердой уверенности в том, что основной причиной сопротивления являются «остатки разбитых классов». Окончательно перейти к системному пониманию проблемы, к поиску на «субстанции», а структуры для человека этого времени было крайне тяжело (впрочем, это относится и к современности). Именно поэтому для сталинского времени было характерно известное стремление к поиску виновных в возникающих трудностях (как представителей той самой, «вредительской субстанции»), хотя уже было понятно, что никакого отношения к тем самым разбитым остаткам они иметь не могут. Возможно, что все эти попытки найти пресловутых «польских шпионов» и «агентов румынской разведки» среди лиц, связанных с теми или иными проблемами было проявлением именно этого явления (саму тему репрессий тут рассматривать нет смысла).

Исходя из всего вышесказанного, следует понять, что особенности «сталинской диалектики» вытекают из того, что Сталин был человеком своего времени, с соответствующими представлениями и заблуждения. Его преимущество было в том, что он сумел увидеть прекрасно работающий метод в исполнении Владимира Ильича, однако до конца понять его Сталину не удалось. Именно поэтому он одновременно мог похвастаться и успешным применением «диалектического оператора» к управлению государством, и приверженности к самому банальному субстанционализму, к соотнесением социальных классов с некоей «субстанцией классовой борьбы» (соотносимой с людьми, некогда в них входившими).

Впрочем, вопрос тут не в личности советского правителя, как такового, а в способности вообще человека того времени принять столь радикальное изменение мышления, которое дает диалектика. Если даже отбросить крайне слабую теоретическую наработку диалектических методов к началу-середине XX века, которая еще оставалась «чисто философской» и казалась мало связанной с конкретными задачами (системный подход, как таковой, в это время только формировался), то остается не меньшая проблема интеллектуальной неразвитости общества, как такового. Нам из времени, в котором высшее образование рассматривается, как норма, тяжело понять, какое огромное усилие потребовалось для того, чтобы вывести среднего человека из «мира традиции» в мир, где правит наука и ее основа – логика. Ожидать, что при этом этот человек сможет совершить следующий «прыжок», и перейдет от формальной логики к диалектике, было бы смешно.

Именно поэтому попытки Советской власти привить массам марксизм (основанный на диалектическом материализме) закончились сокрушительным поражением. Массовое внедрение «марксизма» во все сферы жизни не только не привело к овладению массами диалектическим мышлением, но, напротив, в какой-то мере, было возможно лишь благодаря откату в донаучную, дологическую эпоху, поскольку с точки зрения формальной логики с пониманием диалектики были проблемы. К сожалению, в СССР сочли этот вопрос не особенно важным, и вместо поиска решения перешли к банальному заучиванию «постулатов марксизма», сведя весь «научный коммунизм» к некоему корпусу «священных текстов». Для общества, стоящего одной ногой в эпохе традиции, данный вариант оказался даже более близким и легким, нежели какой-нибудь логический разбор. Тем более, что все и так шло хорошо – заложенного Лениным и копируемого Сталиным «диалектического запаса» хватало с избытком.

Но рано или поздно, но подобное состояние должно было закончиться. Как бы это не смешно звучит – но диалектика пала жертвой диалектического же развития общества: массовое развитие образования и науки привело к массовому же распространению логического мышления и окончательно завершило «эпоху традиции». А значит - уничтожило то самое «священное писание», в которое был превращен марксизм. Тот механизм, который – по мнению современников – прекрасно работал в 1920-1940 годы, оказался непригодным для существования в более развитом обществе 1960 – 1980 годов.

Поэтому из всего вышесказанного можно, наконец-то, понять, насколько серьезные проблемы затрагивала эта, казалось бы, банальная сталинская фраза. Вернее, ее отрицание в позднесоветское время. Этот момент выходит далеко за пределы личности самого Сталина и затрагивает проблемы с диалектикой и диалектическим методом в советской реальности – с тем механизмом, который, во многом, и был причиной стремительного развития советского общества. Однако неудача с его распространением и выбор неверного пути (насаждение «научного коммунизма»), привело к росту неприятия советским народом (причем, самой образованной его частью) диалектики, как таковой.

К сожалению, вместо того, чтобы разобраться в случившемся, советское общество предпочло не замечать проблему, превратив пресловутый «диамат» из искренней веры в сугубый ритуал (в который уже никто не верил, и который стал чистой формальностью), пока и это окончательно не опротивело. И уж тогда диалектика, связанная в советском сознании с официальным марксизмом, оказалась просто отброшенной, выброшенной из разряда не только приемлемых приемов мышления, но из разряда приемов мышления вообще. В сознании позднесоветского и постсоветского человека она превратилась в синоним чистого шулерства, тупого и бессмысленного обмана. Именно поэтому указанная в начале фраза Сталина казалась то ли примером откровенной тупости, то ли изощренного издевательства.

И только теперь, после того, как позднесоветское представление о мире уходит в прошлое, а людей, сдававших когда-то «научный коммунизм» становится все меньше, возникает возможность разобраться в сути случившегося. В том числе, и реабилитировав диалектику, «отвязанную» наконец-то от необходимости сдавать скучный, неинтересный и никому не нужный предмет. А напротив, связав ее со вполне респектабельным системным подходом (поскольку диалектика и представляет собой науку о системах). Именно поэтому сейчас становится понятным, насколько интересным и необычным явлением была советская история, и насколько глупо было оценивать ее теми обывательскими штампами (вроде «кровавого тирана»), как это делалось в позднесоветское и постсоветское время.